Он подался вперед. Лицо того, что было его братом, выглядело багровой маской в свете костра. Он прошипел:
– Мы и есть Ушедшие!
Ваэлин ждал, когда отзовется песнь крови, но ответом было лишь ледяное молчание. Это было невозможно, это было кощунство, но тварь не врала.
– «Ушедшие ожидают нас Вовне, – процитировал он, ненавидя себя за отчаяние, звучащее в голосе. – Души, обогащенные полнотой и добродетелью своих жизней, они даруют мудрость и сострадание…»
Тварь расхохоталась снова: она буквально валилась со смеху.
– Мудрость и сострадание! В душах, что пребывают в пустоте, не больше мудрости и сострадания, чем в стае шакалов! Мы голодны и хотим жрать, и смерть – мясо для нас!
Ваэлин крепко зажмурился и вновь принялся читать наизусть:
– «Что есть смерть? Смерть – всего лишь врата, ведущие Вовне, к воссоединению с Ушедшими. Она есть конец и начало одновременно. Страшись ее и приветствуй…»
– Смерть приносит нам свежие души, которыми можно повелевать, и новые тела, которые можно подчинять нашей воле, которыми можно утолять нашу похоть, которые служат его замыслу!..
– «Что есть тело без души? Разложившаяся плоть, ничего более. Чти уход возлюбленных тобою, предавая их оболочки огню…»
– Тело – это все! Душа без тела – пустой и жалкий отзвук былой жизни…
– Я слышал голос своей матери!!! – он вскочил на ноги, сжимая в руке кинжал, пригнувшись в боевой стойке, устремив взгляд на тварь по ту сторону костра. – Я слышал голос своей матери!
Тварь, бывшая Баркусом, медленно поднялась на ноги, поигрывая секирой.
– Такое иногда бывает. С Одаренными случается, что они слышат нас, слышат души, взывающие из пустоты. Краткие отзвуки боли и ужаса, по большей части. Ведь с этого она и началась, вера-то ваша. Несколько веков назад необычайно Одаренный воларец услышал лепет голосов из пустоты и узнал среди них голос своей покойной жены. Он взял на себя труд поведать об этом всем, распространить великую и чудную весть, что Вовне, за пределами этой скорбной и тяжкой повседневности есть, оказывается, жизнь. Люди прислушивались, вести расходились все дальше, и это дало начало вашей Вере, целиком и полностью основанной на лжи, что будто бы в будущей жизни ждет награда за рабскую покорность в этой.
Ваэлин пытался побороть свое смятение, пытался избавиться от безудержного желания заставить песнь крови зазвучать, объявить слова твари ложью. Трещали дрова в костре, прибой накатывался на берег со своим неумолчным шумом, Баркус смотрел на него холодным, бесстрастным взором незнакомца.
– Что это за замысел? – осведомился Ваэлин. – Ты говорил о «его замысле». Кто он?
– Скоро ты с ним увидишься.
Тварь, что была Баркусом, обеими руками стиснула рукоять секиры, вскинула ее вверх, лунный свет заиграл на лезвии.
– Я сделал ее для тебя, брат, – точнее, разрешил Баркусу ее сделать. Его всегда так тянуло к молоту и наковальне, хотя он мужественно сопротивлялся, пока я не избавил его от сопротивления. Красивая вещь, не правда ли? Я столько раз убивал самым разным оружием, но должен сказать, что это – лучшее. С ее помощью я приведу тебя на грань жизни и смерти так же легко, как если бы в руке у меня был скальпель хирурга. Ты истечешь кровью, ты изнеможешь – и душа твоя потянется к пустоте. И он будет ждать тебя там.
Улыбка твари на этот раз была угрюмой, почти огорченной.
– Напрасно все-таки ты отдал меч, брат.
– Если бы я его не отдал, ты бы не стал так охотно со мной разговаривать.
Тварь перестала улыбаться.
– Разговор окончен.
Она перемахнула через костер, вскинув топор, осклабясь в злобном рыке. Что-то огромное и черное
