Занять себя было нечем, и я после встречи с квартиранткой долго болталась в торговом центре. К бабкиному дому подходила ближе к семи. Вошла в калитку, и сердце сладко екнуло: на крыльце лежал Петрович. Пулей влетев в гостиную, я обнаружила старушенцию, как ни в чем не бывало сидящую в кресле. Витька и Пушкин обретались по соседству, а Любка, выскочившая мне навстречу, счастливо возвестила:
— Все на месте.
Отсутствовал только попугай. Его вместе с клеткой переместили в самую дальнюю комнату, потому что он, выучив два новых слова «отстань, дура», повторял их практически беспрестанно, а так как было не ясно, кого конкретно он имеет в виду, Теодоровна рассвирепела, и попугая отправили с глаз долой.
— С возвращением, Маланья Федоровна, — отвесив земной поклон, ядовито приветствовала я старушенцию.
— Стервь… — буркнула она. — И чего в тебе Витька нашел хорошего? Не поймешь мужиков.
Данное замечание я решила оставить без внимания.
— Как Иван Христофорыч поживает? Я думала, вы к нему навсегда перебрались. Создали ячейку общества. И то сказать, давненько вы замуж не ходили.
— Идем, — поднимаясь, сказала бабка. — Разговор есть.
И мы перешли в ее комнату. Витька отправился с нами, хотя его вроде бы не звали. Теодоровна устроилась на диване, долго возилась, то подушку за спиной поправляя, то подол платья разглаживая, потом уставилась на меня в свой дурацкий лорнет.
— Злишься? — спросила заискивающе.
— Мне вам спасибо сказать за то, что вы меня втравили во все это?
— Вижу, что злишься, — вздохнула старушенция. — Не позвонила ни разу. Вот характер, прости господи.
— Ну, вы тоже звонками себя не утруждали.
— И у меня характер. Я-то постарше буду, а старость надо уважать. Дура бестолковая, как ты не понимаешь: не могла я помереть, внука не похоронив по-христиански и зная, что убийца его безнаказанно по белу свету разгуливает. Вот что у нас за государство такое? — всплеснула она руками. — Все приходится делать самой, даже убийцу искать.
— Разделяю ваше возмущение, — кивнула я. — Не ту страну назвали Гондурасом. А нельзя было просто объяснить, что к чему, без ваших дурацких фокусов.
— Думай, что говоришь-то, — фыркнула бабка. — Скажи я тебе: сыщи супостата, что внука моего жизни лишил, что бы ты ответила? Сбрендила старуха.
— Допустим, но морочить мне голову все-таки не следовало.
— Ну, извини. Уж что вышло, то вышло. Витя, — повернулась она к своему любимцу, — сумку подай.
Витька подошел к шкафу, достал спортивную сумку, довольно большую, и поставил на стол. Расстегнул «молнию» и продемонстрировал мне пачки банкнот.
— Здесь двенадцать миллионов, — довольно сообщила Теодоровна. — Правда, рублей, не долларов. Но все равно неплохо.
Соображала я теперь куда лучше и с усмешкой спросила:
— Выходит, Андрей с дружками адвоката все-таки ограбили?
— Был он у меня в тот вечер. Сумку я потом уже нашла. В дальней комнате. Взяться этим миллионам неоткуда, значит, Андрюшенька.
— А чего в полицию не отнесли?
— Так ведь все равно разворуют. Бери, деньги твои. Заслужила.
Очередное обращение к моей продажности на сей раз больно ранило.
— А у себя оставить не хотите? Или своих денег некуда девать?
— Ты бы хоть подумала, бестолочь, ну откуда у меня деньги. Пенсия, дом этот, квартира да всякий хлам.
