жизнь.
— Да, — он задумчиво кивнул головой. — Это верно. Картечь, что пробила мое плечо и сломала кость, должна бы поразить меня в грудь, но она скользнула по ободу верхней части барабана, — он неуклюже повернул барабан на коленях, поскольку мог пользоваться только одной рукой, и указал кивком. — Смотри, вот здесь, где ободок, имеется вмятина. Барабан и я, мы оба будем носить шрамы.
Маргарет приблизилась так, чтобы можно было лучше рассмотреть вмятину.
— Я думаю, что ты получил большее повреждение, чем барабан, — заявила она, поднимая глаза на Дугласа, — на нем лишь крошечная вмятина.
Она оказалась слишком близко к нему и понимала, что ей следовало бы вернуться на прежнее место, но не могла этого сделать: его глаза притягивали и держали ее — они были серыми, с черными ободками. Такие необычные, такие глубокие и спокойные. Это не глаза простого парня, о, нет! Ее сердце забилось чаще, у нее перехватило дыхание, она почувствовала что-то новое, дикое и сладкое.
— Твои волосы ярче огня, Маргарет, — сказал он.
В этот момент она поняла, что любит его. Он был еще мальчиком, но она видела, как он становится мужчиной. Маргарет сказала мягко:
— Ты льстишь мне, Дуглас Дуглас.
Он попробовал улыбнуться, но гримаса боли искривила его губы, а на лбу выступили крупные капли пота. Он опустился на стул, потеряв опору о барабан, и инстинктивно пытался дотянуться до него раненой рукой.
— А-аа! — вскрикнул он, затем сомкнул губы и воцарилась тишина.
Маргарет вскочила на ноги, не обращая внимания на барабан, который упал на пол и издал резонирующий звук. Она подхватила Дугласа под плечи и поддержала его осторожно, приговаривая:
— Тебе необходимо лечь, отдохнуть, а не сидеть на стуле перед огнем. Идем, я помогу тебе лечь в постель.
— Уф, — выдохнул Дуглас, слишком ошеломленный своим состоянием, чтобы разговаривать. Он прислонился к Маргарет. Пот струился с его горячей кожи. Маргарет понимала, что этот жар не от огня камина. Она видела это и ранее: потоотделение, внезапная лихорадка означали, что рана заживает плохо. Дуглас весь горел, и она была в страхе за него. Страх сделал ее сердитой.
— Идем со мной, Дуглас из рода Дугласов, ты, большой, тяжелый и неуклюжий парень! Ты пытаешься убить себя, так рано встав с постели? Ты пытаешься походить на какого-то героя?
— Не надо, н-нн, — он слабо проворчал: каждый шаг к кровати на другой стороне комнаты требовал усилий, — не надо сердиться на меня так, Маргарет, я, н-нн, я знаю, что я не герой.
— Молчи, идем!
Раскачиваясь из стороны в сторону, шатаясь и спотыкаясь, они продолжили путь до кровати. Маргарет присела, напрягая все силы, пытаясь осторожно положить Дугласа на постель. Со стонами, едва в сознании, он опустился на кровать с ее рук. Суетясь и сглатывая слезы, она поправляла подушку под его головой, положила его ноги и укрыла шерстяным одеялом, а поверх — своей накидкой. Дуглас метался, двигая здоровой рукой.
— Золотой барабан! — вскричал он.
— О, все хорошо, я сейчас принесу его, твой прекрасный барабан!
Она бросилась через комнату к камину, где лежал барабан. Когда она вернулась, Дуглас потерял сознание. Его черные волосы прилипли ко лбу в беспорядке, а на щеках горел нездоровый румянец от лихорадки.
— Не умирай, маленький барабанщик! — горячо умоляла Маргарет. Она крепко прижимала барабан к груди. Вещь чувствовала жизнь, казалось что-то там билось внутри, как сердце Дугласа. — О, Святая Мать и все святые небес, дайте ему жить, пожалуйста, дайте ему жить, — молила Маргарет. Ее слезы струились по щекам, падали на барабан и стекали вниз по позолоченным обручам.
