Я ехал в открытой башне командной «Химеры». Ветер стих, атмосфера затаила вздох перед грядущей бурей, и мой дыхательный аппарат был в состоянии удержать львиную долю малиновой пыли Голгофы от попадания в мои лёгкие. Мы въезжали в предгорья горной цепи. Уже который день мы преследовали орков, с лязганьем надвигаясь на них, оттесняя их вглубь Ишаворской гряды, во всё более узкие долины и проходы. Открытые территории были тем местом, где их численность, всё ещё превышающая нашу, могла быть использована против нашей бронетехники эффективнее всего. Так что мы не дали им шанса. Мы прорвались через равнины и плоскогорья ураганом огня и стали, который ни разу не остановился, ни разу не сбросил темп. Мы заставили зеленокожих отступать. Я шёл за Тракой. Через несколько лет после того, как он осквернил Армагеддон, я наконец-то загнал его в угол. Я потратил на поиски годы — годы, когда я был всего на шаг позади него, высаживаясь на планету за планетой лишь через считанные дни после его отлёта, находя мир за миром, где уже нечего было разорять. Но я его догнал. Он был здесь, на Голгофе, во главе разбитого полчища, бегущего впереди нас. Я знал, что он был здесь.
Ему полагалось. Это был мой последний шанс его остановить.
У меня имелся заклятый враг. Мы сидели лицом к лицу за регицидной доской размером с Галактику.
Признавать это было противно. Отрицание этого стало бы преступно глупым ходом. И в высшей степени политическим.
Для политического ума годы моего поиска представлялись вечностью. Внимание трудно удерживать, и оно легко отвлекается на очередную неотложную войну. Всякая новая экстренная ситуация изглаживает из памяти все остальные. Каждый год, проходивший без нового нападения на Армагеддон, означал, что та угроза становилась на столько же отдалённее. Так много других безотлагательных войн звало к себе. Расходовать время, казну и людей на преследование обескровленного войска было нонсенсом.
Да, Империум не испытывал недостатка в жутких угрозах — это было совершенно верно. Я никогда не дошёл бы до такой глупости, как их преуменьшение. Но то, что Трака был обескровленной силой — вот это было совершенно неверно. Считать так было самоубийством. Он представлял собой угрозу, несопоставимую ни с чем другим в Галактике, и тот факт, что мы заставили его уйти с Армагеддона, не менял ничего. Он едва не вколотил гвоздь в сердце Империума. Одно это уже должно было стать достаточной причиной, чтобы посвятить его уничтожению все требуемые ресурсы. Но ещё хуже, если такая вещь вообще возможна, было то, что если когда-то и появится орочий босс, который сможет объединить всю эту варварскую расу, то этим орком станет Трака. Как ни омерзительно мне было даже формулировать эту мысль, но не следовало отворачивать лицо от чудовищной правды: Трака обладал потенциалом стать орочьим императором.
Эта возможность должна была быть очевидной самому желторотому бойцу. Возможно, так оно и было. Но для слишком многих высокопоставленных лиц, будь то лорды, адмиралы или генералы, эта возможность, похоже, была чересчур ужасной, чтобы о ней задумываться. Лучше притвориться, что её не существует. Проще верить в невозможность того, что орки вообще способны последовать за одним лидером и, таким образом, уничтожить нас всех. Куда как приятнее закопать голову в песок и избавить себя от всей той суеты и забот, которые связаны с тем, чтобы реально что-то предпринимать в отношении Траки.
Мне пришлось вырывать зубами и выцарапывать ногтями каждый танк, каждую винтовку и каждого
