— Но мы не обедали, — возмущенно сообщил я, — мне велели выехать срочно!
— Я прикажу принести вам перекусить, — в ее взгляде промелькнул слабый огонек сочувствия, а я нахмурился. Жалость — это чувство, какое я просто не выношу по отношению к себе.
Раз все мои родственники и знакомые смогли прожить в этом ужасном королевстве по двадцать лет, значит, смогу и я. Тем более осталось уже всего девятнадцать.
Мадам развернулась и прошествовала к двери той неподражаемо важной и бесшумной походкой, какой ходят, как я успел заметить, все служанки, достигшие достаточно высокого положения. В своей профессии, само собой разумеется. Я проводил ее взглядом и решил, в ожидании обещанной закуски, осмотреть до конца свое жилище. Сделал один шаг, и споткнулся о собственные вещи, грудой сложенные посреди комнаты. Причем того шалопая, который должен был носить их на место, поблизости не наблюдалось. И поодаль тоже. Зато приоткрытая дверь в те помещения, каких я еще не видел, красноречиво свидетельствовала о направлении, в каком этот оболтус исчез.
И почему мне только сейчас пришла в голову мысль, что зря не оставил его в столице? Раз я теперь получаю жалованье, следовательно, могу себе позволить настоящего слугу. Выученного, молчаливого и исполнительного. У меня даже возник перед мысленным взором прекрасный образ этого аккуратного и незаметного человека, но полюбоваться как следует я не успел. За дверью что-то упало, напомнив, что пока я тут мечтаю, мой поганец Ганик уже ломает хозяйские вещи.
Я перепрыгнул через сундук и ринулся на грохот, прихватив с собой только самое ценное.
За дверью обнаружились небольшие сенцы, и из них во все стороны вели двери. Хотя нет, в одну сторону вела не дверь, а лестница. Деревянные, крашеные суриком ступени находились прямо против двери, в которую я вошел, и уходили вверх, к стрельчатому окну с массивными двойными переплетами и разноцветными квадратиками стекол. Возможно, в солнечную погоду это и было красиво, но сейчас навевало уныние и стремление побыстрее вернуться к теплу печи. Однако я пренебрег своими желаньями и продолжил осмотр. Налево вела двустворчатая дверь, застекленная в верхней части такими же цветными квадратиками, как и окно, и этого было достаточно, чтобы сказать с уверенностью, что это и есть столовая. Но туда я пока не пошел, меня привлекла неширокая скромная приоткрытая дверь по правую руку.
Как я и предполагал, это оказалась та самая комната для слуг, и в ней было довольно уютно. У стен деревянные добротные кровати, у окна стол и два табурета, сразу возле двери шкаф, а за ним маленькая дверца в то место, без которого, к сожалению, не могут обходиться даже маги. Очень неплохо устроены тут слуги, что и говорить.
В первые дни, когда я только прибыл в столицу и искал себе недорогое жилье, мне предлагали гораздо более скромные комнаты. Это были не самые приятные для меня времена, но сейчас я вовсе не намерен предаваться воспоминаниям. Гораздо больше меня интересует, чем таким важным занят Ганик, что пренебрег своими обязанностями и не таскает наверх мой багаж.
Ворох одеял на одной из кроватей зашевелился, и я обнаружил наконец свою пропажу и выяснил причину грохота. Один из стульев лежал на боку. Я даже догадался, чем таким был занят мой слуга, что опрокинул стул. Паршивец стаскивал на кровать, что выбрал для себя, все перины, подушки и одеяла. И совершенно не заметил моего прихода.
— Вылезай оттуда, Ганик, — нехорошо ласковым голосом произнес я, — и иди таскать наверх мой багаж. А потом придешь и вернешь все подушки и перины на место. Я собираюсь нанять себе более воспитанного лакея, и он займет здесь лучшее место.
— Почему? — насупился наглец. — Я же первый у вас начал работать.
— Работать ты еще не начинал! — строго отрезал я. — Ты пока только испытываешь мое терпение. А займет он лучшее место, потому что будет считаться камердинером. А ты — простой слуга. И то только до первого серьезного замечания. Потом я отправлю тебя к матушке.
— А у нее уже нет денег, — нагло задрал он нос.
— Об этом я осведомлен, и готов скорее понести убытки, чем терпеть твое вопиющее упрямство и лень.
Я развернулся и направился в сторону лестницы, пребывая в полной уверенности, что теперь он дня два будет вести себя как шелковый. По пути прихватил мешок с лекалами и самыми хрупкими вещами. Лень, как я выявил на примере Ганика, очень изобретательна. И теперь догадывался, что мальчишка, чтоб не подниматься по лестнице несколько раз, обязательно попытается утащить сразу все. Дойдя до окна, я обернулся и тайком бросил на два сундука кратковременное заклинание неподъемности. Проще потратить крупицу силы, чем моток нервов, объясняя слуге, что он не муравей, и три своих веса унести не сможет до тех пор, пока не накачает мускулы или не станет магом. Хотя последнее категорически исключено. Нет в нем даже той крупицы, что бывает в человеческих знахарках.
От окна лестница круто повернула налево, и вскоре я стоял на огороженной с одной стороны перилами крошечной площадке, где были еще две двери. Толкнув ту, что была напротив ступенек, я понял, что готов вернуться в столицу, чтобы поблагодарить королеву сделанное предложение. До этого момента я не мог даже мечтать, что у меня может быть своя собственная лаборатория. Вернее, я знал, что она когда- нибудь появится, но был уверен, что не раньше, чем через десять лет. Хотя бывали случаи, когда маги возвращались на родину, так и не дожив до этого счастливого дня.
Положив в уголке свои вещи, я вышел прочь и запер дверь торчавшим в замке ключом, а затем тщательно зачаровал его от утери. И только после этого двинулся ко второй двери, той, что была в тупичке. Вот это оказалась спальня, и она мне понравилась. Довольно широкая кровать, объемистый шкаф, маленький столик у окна и зеркало в углу. А так же горячая печь, являвшаяся, по моему мнению, продолжением той, что красовалась в гостиной. Ванная комната, вход в которую я обнаружил в углу между шкафом и кроватью, порадовала меня наличием горячей воды, несколькими банными халатами и мягкими тапочками.
Я ходил по выделенным мне покоям и ликовал. Хотя этому жилью было далеко до моего родного дома, но еще дальше было до крошечной башни, которую я снимал в столице, и за которую был обязан не только платить деньги, но и следить, чтобы во всем доме не заводились крысы, мыши и мелкая нечисть.
Жаль только, что вместе с радостью росла в душе присущая всем магам подозрительность, и все громче подавал голос здравый смысл. Не настолько я самонадеян и самоуверен, чтобы считать себя лучше остальных, обитающих в столице магов. И хотя у нас считается правилом дурного тона хвастать своими успехами или жаловаться на неудачи, я изредка встречался с ними в лавках травника и ювелира, слышал рассуждения слуг и торговцев на рынках и в лавках, видел обтрепанные мантии и голодный блеск в глазах. Оттого и понимал, что от такого жилья не отказались бы многие из них.
В этот момент мне пришло вдруг в голову, что кроме жилья и жалованья, заключившему контракт маглору полагаются еще и обязанности, и, холодея от предчувствий, принялся обыскивать карманы в поисках пакета.
— Господин Иридос! — завопил на лестнице Ганик. — Вы где?
— Здесь, — отозвался я, глядя на печати из черного воска и серебряные шнуры, — неси вещи сюда.
— А тут дверь не открывается.
— А ты неси в ту, что открыта, — свирепея, предложил я, — моя спальня здесь.
— А там что? — появился в дверях парнишка, нагруженный моим скарбом.
— Туда тебе входить нельзя, — строго отрезал я, и тут же понял, что теперь он только и будет мечтать, как проникнуть в лабораторию, — там я случайно разбил склянку с ядом. На кого он попадет, тот станет крысой.
В его глазах отразилась напряженная работа мысли. Паршивец явно прикидывал, кому на свете живется легче — ему или крысам? И боюсь, вывод он все-таки сделал неверный.
— Иди за остальным, потом разберем, — выставив его из комнаты, я создал светлячка и распечатал конверт.
Первый раз бегло пробежал глазами текст контракта, торопясь выхватить самую суть, затем, не поверив самому себе, перечел более внимательно. Пару минут посидел, приходя в себя, и начал читать снова, пытаясь найти хоть малейшую лазейку, дававшую мне возможность немедленно отказаться от этой должности.
Тщетно. Так и не нашел.
