медовый месяц, Мэри навестил Алексей Туров. Мяться и жаться не стал, заявил с порога:
— Мария Александровна, продай Пилота! Христом Богом прошу, сама же говорила: тебе он ни к чему. Ну хочешь, на колени встану?!
— Не проси, Леша, — покачала она головой. — Не продам. Подарок. А вот жеребенка подарю. Какого сам выберешь. Ты вот что… Мне этот конный завод девать ну совершенно некуда. Пока-то он на попечении Джереми, но это не дело. Примешь в свои конюшни? Пусть Пилот и не твой, а все ж при тебе будет. Опять же, полдюжины кобыл это хорошо, но ведь и у тебя, думаю, невесты для парнишки найдутся? Вот тебе, кстати, и жеребята…
И лицо онемевшего Турова яснее ясного сказало ей, что хотела она там, не хотела, а должником таки обзавелась.
Деликатное покашливание над ухом сменилось негромким баритоном.
— Ваше превосходительство… ваше превосходительство, мы прибыли.
Мэри со вздохом вынырнула из приятных воспоминаний и обернулась к Северцеву.
— Ну я же просила, Сергей, без чинов. Вы все подготовили?
— Так точно, — в руках лейтенанта материализовался планшет. — Местное время — семь пятнадцать утра. Завтрак у наместника назначен на девять и продлится по регламенту два часа. Я договорился о встрече с семьей Егора Грызлова на три пополудни. Если вы по-прежнему желаете сначала посетить кладбище, то машина будет подана к резиденции наместника в одиннадцать сорок. Больше никаких мероприятий сегодня не будет, а завтра ровно в десять начнется вторичное тестирование добровольцев.
— Благодарю вас, Сергей. Мы можем идти?
— Так точно. Относительно багажа я распорядился, транспорт нас ждет.
Покачав головой — вот никак не удается из парня Устав выдавить! — Мэри развернулась на каблуках и направилась к двери каюты.
У выхода на трап ее приветствовал капитан корабля, выразивший надежду, что ее превосходительство осталась довольна путешествием. Ее превосходительство мысленно поморщилась, но кивнула вполне благосклонно, вежливо поблагодарив экипаж «Иртыша» и лично капитана за приятный полет.
Внизу уже стоял лимузин, ослепительно-черный и непомерно длинный. Рядом с ним красовались четверо весьма крепко сложенных господ в штатском, вытянувшихся при ее приближении по стойке «смирно». Кто-то (надо думать, Ираклий Давидович) явно не хотел рисковать после ее орланских приключений.
Когда лимузин взлетел и взял курс на виднеющийся в отдалении город, Мэри откинулась на подушки сиденья и прикрыла глаза. Как все здорово складывается, однако! А ведь всего неделю назад жизнь, казалось, в очередной раз вознамерилась познакомить ее с кузькиной матерью, нимало не смущаясь тем, что знакомство уже состоялось. Причем неоднократно.
Никита вернулся на эскадру. Разумеется, это было совершенно логично: отпуск по случаю свадьбы не может длиться вечно, Адмиралтейство и так пошло ему навстречу. Но вот что следовало теперь делать его молодой жене? Склонностью к витью гнезда, а также соответствующими способностями она не обладала. Даже обстановку дома, купленного со всей меблировкой, менять было лень. И так все очень даже неплохо. Вот разве что кровать новую приобрести, старая малость узковата… и, как показала практика, хлипковата… да уж. Но покупка новой кровати при всей серьезности подхода к этому вопросу физически не могла занять больше одного дня.
Некоторое время ушло на торжественную перевозку подаренных лошадей и их не менее торжественное водворение в конюшни Турова. Сам Алексей, на время забросивший все текущие дела, порхал вокруг, путался под ногами у конюхов и восхищался. И восхищался. И восхищался. В конце концов, он так надоел Мэри своими охами, ахами и восторженными эпитетами, что она пригрозила забрать Пилота и его гарем обратно. Туров немедленно замолчал, но с сиянием физиономии ничего поделать не мог. Да и не пытался.
Верховые прогулки — Пилот оказался господином с норовом, так что приходилось держать ухо востро — доставляли ей море удовольствия, но и это было лишь развлечением. Дела же для капитана первого ранга (чин, как и столбовое дворянство, она получила за Соколиный Глаз) по-прежнему не находилось.
И вот когда Мэри уже готова была полезть на стену со скуки, с ней связался Константин. Предложение слетать на Голубику на предмет окончательного утверждения результатов тестирования добровольцев, было воспринято ею с восторгом. Следовало, однако (вот уж не было печали!), согласовать предстоящий вояж с мужем.
К немалому удивлению Мэри, подлизываться ей не пришлось. Никита мгновенно понял, о чем идет речь, и тут же дал «добро». Заявив при этом, что он, дескать, вовсе не настаивает, чтобы женушка ждала его у окна. А то, не приведи господь, не снесет восхищения при встрече и помрет к обедне. Оно ему надо? Что имел в виду драгоценный супруг, Мэри не поняла, но вникать благоразумно не стала. Отпустил — и ладно.
Правда, немедленно выяснилось, что одна она никуда не полетит. Сославшись на данное Никите обещание присмотреть за его благоверной, Константин прикомандировал к ней Северцева, который и взялся за организацию намеченного путешествия. Конечно, подобная постановка вопроса Мэри не понравилась, но она решила попридержать недовольство. Черт их знает, мужа с Константином, начнешь выступать — и вовсе запрут…
Раздражение, впрочем, быстро сменилось удовлетворением. Следовало отдать лейтенанту должное — координатор он был от Бога. В голове у него явно имелись хорошо отлаженные хронометр и календарь, намертво состыкованные со всеми потребностями графини Корсаковой. Кроме того, наличествовали: ненавязчивость; немногословность; уже упомянутые Константином исполнительность и острый ум. А еще лейтенант Северцев владел и блестяще пользовался целым арсеналом улыбок, каковой арсенал пускал в ход в зависимости от обстоятельств.
Его улыбки выражали удовольствие и гнев, предостережение и участие, недоверие и восторг. И зачастую вполне заменяли собой не только слова, но и действия. Графиня Корсакова не была уверена, что лейтенант может убить взглядом. Но однажды под улыбкой Северцева докучавшая ей пожилая дама схватилась за сердце, пошла пятнами и замолчала на полуслове. И тогда Мэри решила пристально следить за карьерой парня и двигать оную вверх всеми имеющимися в ее распоряжении способами. Еще бы каблуками щелкать перестал…
— Ну, здравствуй, Егорушка… Ты уж прости меня, окаянную, что так долго собиралась тебя навестить. То одно, то другое… госпиталь, с Кремля доктора не выпускали, свадьба еще… оправдываюсь, да? Оправдываюсь. Ну да ладно, ты, думаю, не обиделся. Вот черт, пока сюда летела, целую речь заготовила, а теперь язык заплетается… отчего так, Егор?
Родное село Грызлова встретило ее прохладным дождичком, падающим на землю из пышных, почти невесомых туч, и это было хорошо. Сама Мэри поставила себе не плакать, но небу было наплевать на ее соображения, и оно плакало за себя и за нее.
Правое колено промокло, но каперанг Корсакова не обращала на это внимания, в который раз бездумно поправляя принесенный на могилу букет.
— Не знаю, нравятся ли тебе гладиолусы, но мне кажется, что вы похожи. Ты такой же был. Острый, гордый, сильный. И хотел подарить мне цветы. Не отпирайся, хотел. Не получалось у тебя закрыться от меня полностью. Со временем научился бы… вот только не было у тебя времени. А теперь у тебя есть вечность, а у меня есть жизнь, подаренная тобой, и ни хрена они, Егор, не пересекаются.
Сопровождающие остались возле машины, опустившейся у ворот маленького сельского кладбища. За ограду с Мэри прошел только Северцев, который стоял теперь в паре шагов, но присутствие лейтенанта ей не мешало. Сергей умел становиться невидимым и неслышимым, а кроме того, как ей казалось, даже мысленно не стал бы крутить пальцем у виска, услышав, как его подопечная общается с могильной плитой.
— Знаешь, Егор, я, наверное, плохая христианка. Командир, может, и хороший, хотя это с какой
