Старики переглянулись и расхохотались. И хотя они быстро смолкли и выглядели пристыженными, а Винс даже выразил сочувствие, Хелен это было уже не нужно.
– Мужчины могут смеяться. Мальчишками они все вываливались из шалашей, ломали руки и помнят себя бесстрашными пиратами. Но вряд ли они хоть иногда вспоминают, как матери ночами сидели у их кроватей, давая им аспирин. Я принесу ваш чек, – и она зашаркала прочь в своих теннисных туфлях со стоптанными задниками.
– Она доброй души человек, – сказал Дэйв.
– Это точно, – подтвердил Винс. – Но пару крепких словечек в свой адрес мы у нее заслужили. Итак, в чем же фокус с этим обедом, Стеффи? Не знаю, сколько в Бостоне платят за обед с лобстерами, три булочки и четыре чая со льдом, но тот журналист, должно быть, забыл о том, что мы тут живем у источника снабжения, как это называют экономисты. Поэтому он бросил на стол сотню баксов. Если в чеке, который принесет Хелен, будет стоять сумма больше пятидесяти пяти, я улыбнусь и поцелую свинью. Ты все еще слушаешь?
– Да, конечно, – сказала Стефани.
– А теперь о том, как все это отразится на жизни парня из «Глоуб». Пока паром везет его обратно к материку, он займется заполнением расходной книги. Появится примерно такая запись: «Обед. «Серая чайка». Лосиный остров. Серия «Необъяснимое». Если это честный малый, он напишет сто долларов, но если в нем есть малейшая склонность к воровству, он напишет сто двадцать и на остаток сводит свою девушку в кино. Поняла?
– Да, – сказала Стефани, и, допивая остатки чая, с укором посмотрела на старика. – По-моему, вы редкий циник.
– Не, будь я циником, наверняка сказал бы сто тридцать долларов. (Эта фраза рассмешила Дэйва). В любом случае он оставил сотню, а это на тридцать пять долларов больше, чем нужно, даже с двадцатью процентами чаевых. Когда Хелен принесет чек, я подпишу его, потому что «Островитянина» здесь тоже покупают.
– И дадите на чай больше двадцати процентов, надеюсь, – сказала Стефани, – учитывая ее семейное положение.
– А вот тут ты ошибаешься, – сказал Дэйв.
– Я ошибаюсь? И почему же?
Он терпеливо посмотрел на нее:
– Что ты сейчас думаешь? Что я дешевка? Жлоб-янки?
– Нет, этому я склонна верить не больше, чем тому, что все негры – лентяи, а французы круглые сутки думают только о сексе.
– Тогда поработай мозгами! Господь наградил тебя не самыми худшими из тех, что бывают.
Стефани попыталась проанализировать ситуацию, а старики с интересом наблюдали за ней.
– Она приняла бы это в качестве благотворительности, – выдала девушка, наконец.
Винс и Дэйв весело переглянулись.
– Что? – не поняла Стефани.
– Дорогуша, раз уж мы вернулись к теме лентяев-негров и озабоченных французов, – сказал Дэйв намеренно растягивая свою новоанглийскую речь до почти пародийного бормотания, – поговорим тогда и о гордой женщине янки, не признающей благотворительности.
Чувствуя, что углубляется в социальные дебри, Стефани сказала:
– Но она должна взять. Ради детей, не ради себя.
– Человек, оплативший наш обед, прибыл издалека, – продолжал гнуть свое Винс. – А, как убеждена Хелен, люди издалека буквально набиты деньгами.
Польщенная его терпением и учтивостью в ее адрес, Стефани огляделась, сначала окинув взглядом патио, где они сидели, а затем взглянув на окна закусочной. Она заметила интересную вещь: почти все посетители, что сидели снаружи, были местные, также как и обслуживающие их официантки. А внутри сидели курортники, так называемые «пришлые», и их обслуживали официантки помоложе и посимпатичнее, также не местные. Летнее подкрепление. И вдруг ей все стало ясно. Рановато ей считать себя социологом. Решение было под носом.
– Официантки «Серой чайки» делят все чаевые поровну, не так ли? Вот о чем речь.
Винс указал пальцем в ее сторону, точно целясь из пистолета, и сказал:
– В яблочко!
– И что же вы сделаете?
– Что я сделаю, – ответил старик, – так это дам на чай пятнадцать процентов, когда буду подписывать чек, а сорок долларов
