Американец

— Генри, а топтуны эти, они когда появились?

— Сегодня! С утра за нами ходят! — ответ Генри был на удивление лаконичен.

«Ага! Значит, надо сделать так, чтобы ничего предосудительного и вызывающего вопросы они и не увидели. Завязываем пока с уроками стрельбы, со свиданиями со Стеллой. Ну и в баню к Фань Вэю лучше не ходить пока», — решил я.

Неподалеку от Балтимора, 2 июля 1896 года, четверг, вечер

— Таким образом, наши страхи оказались иллюзией, дядя! — подвел итог Элайя Мэйсон. — Может, этот русский парень и горел мыслью о мести, но это было только поначалу. Сейчас он остыл, увлекся бизнесом, а о Мэри вспоминает с легкой грустью.

— Но зато этот мерзавец хочет наших денег! — пробурчал «дядя Билл». Долгая охота была закончена, и он снова начал брюзжать.

— Хочет! Верно! И немало! Но мы с ним еще поторгуемся… Главное тут, что спешить не надо. Вопрос — ответ, неспешное возражение… Одна переписка с обсуждением условий легко затянется года на полтора. И рассрочку лет на пять сделаем. А изобретение уже приносит доходы. И они все растут. Так что выплаты Воронцову составят лишь доли процента от доходов. Не стоит волноваться.

— Не стоит так не стоит! — миролюбиво проворчал дядя. Он знал, что по вопросам оттягивания выплат и подсчета доходов ему с племянником не тягаться.

Нью-Йорк, Бронкс, 4 июля 1896 года, суббота

«Топтуны» исчезли еще во вторник. Я попросил Генри присмотреться внимательнее, даже устроил пару проверок, но их не было. Тем не менее, я продолжал осторожничать до субботы. А в субботу мы все пошли на пикник. День независимости, как-никак! День рождения американской нации!

Мы жарили барбекю, пускали фейерверки… А вечером была традиционная уже баня. С не менее традиционным продолжением.

Нью-Йорк, Бронкс, 7 июля 1896 года, вторник

Во вторник Генри снова устроил мне экзамен. Снова ходьба по бревну с водой в чашках, установленных на ладонях, жонглирование, затем стрельба навскидку от бедра, стрельба в падении и с перекатом, способы уклонения от вооруженного противника…

В конце концов он удовлетворенно сказал:

— Вот видишь, чему-то можно научить и такую обезьяну, как ты! Дальше будешь тренировать эти навыки сам. А я буду время от времени проверять.

— Так это что, все, что ли? Конец тренировкам?

— Нет, малыш! — усмехнулся он, — и не надейся! Так дешево ты от меня не отделаешься! Просто мы с тобой перейдем к следующему этапу.

— И к какому же?

Вместо ответа Генри подошел к стенду, выставил три жестянки и, отойдя в сторону скомандовал: «Огонь!» Вколоченный им навык не подвел. Револьвер мгновенно покинул кобуру, и я навскидку, от бедра поразил все три мишени. Генри подошел ко мне поближе:

— Помнишь, ты меня все спрашивал, что важнее, стрелять быстро или стрелять точно?

— Помню! — кивнул я.

— И я тебе все время говорил, что если ты столкнулся с противником нос к носу, внезапно, то главное правило — стрелять надо первым. Потому что вблизи и хреновый стрелок имеет шанс попасть. А если уж попал, то шансы на второй выстрел стремительно растут… А третьего чаще всего и не требуется. Знаешь ведь, как говорят: «Бог создал людей разными, но Кольт уравнял их». Вижу, знаешь!

«Еще бы мне не знать! — подумал я про себя, — ты мне об этом каждую неделю твердил, да не по одному разу!»

Генри тем временем продолжал:

— А еще на Западе говорят: «Упустишь шанс, второго не окажется!»

Я молча кивал, ибо, когда Генри садился на любимого конька, оставалось только кивать…

— Знаю, парень, я тебе этими словами уже мозги проел. Но сейчас ты первый этап закончил, так что я тебе скажу кое-что другое!

Я с интересом прислушался.

— Так вот, все это верно, но — только про близкую дистанцию. На средней дистанции все иначе. Там надо уметь не просто выстрелить первым, а попадать. Так что сегодня задача меняется: учимся точно и неспешно попадать на средних дистанциях.

Нью-Йорк, Бронкс, 9 июля 1896 года, четверг, утро

Перед традиционной инспекцией «точек» мы с Генри заглянули в аптеку Джонсона. Решили совместить инспекцию с доставкой партий лекарства.

Аптека, обычно тихая, гудела как улей. Все взрослые родственники Джонсона были здесь и о чем-то возбужденно гомонили на своем языке.

Джонсон растерянно внимал.

— Бунт на корабле? — весело спросил я у Теда. — Так ты скажи, мы с Генри живо подавим!

Похоже, шутка не удалась. Гомон как отрезало, толпа родственников шуганулась к стенам. А парочка самых перепуганных попыталась спрятаться под прилавок.

— Что творится, Тед? — уже серьезно спросил я.

— Да ничего такого, партнер. К работе это не имеет никакого отношения. Просто на Крите восстание.

— И что? — спросил я уже недоуменно, — где мы, а где Крит? Что нам до него?

Тут две женщины постарше отлипли от стен и начали возбужденно выкрикивать мне что-то… Судя по тону, то ли обвинения, то ли оскорбления…

— Пойдем, Юра, на улицу, я тебе все объясню!

Все оказалось просто. Крит в этом времени, напомню, был частью Турции. И потому «родственники жены Теда из Османской империи» были, на самом деле, критскими евреями. Как и его жена. Не так давно они учуяли запах жареного и эмигрировали в САСШ. Но у них на Крите остались родственники, до последнего надеявшиеся, что все обойдется…

Из мемуаров Воронцова-Американца

«…В американских газетах об этих событиях писали коротко. Мол, 6 июля европейские „Великие державы“, предъявили Греции ультиматум.

Когда я честно признался Теду, что уже запутался, он пояснил. Оказывается, турки еще в мае того года устроили в Ханья, одном из крупнейших портов Крита, натуральную резню христианского населения. Евреям, традиционно, досталось тоже. Так что родня еще тогда насела на миссис Джонсон, требуя найти денег на эвакуацию в Штаты остальной части родни с этого опасного Крита.

Но у Теда как раз тогда был кризис с наличностью, что мог, он вложил в наш проект. Поэтому он оттягивал, как мог. А потом ситуация изменилась.

Тайное греческое тайное объединение „Этерия“ в ответ на резню христиан подняло восстание. При этом в восстании участвовали и офицеры греческой армии, якобы, „дезертировавшие“ из своих частей. Восстание было настолько мощное, что турецкий гарнизон в Ханья уцелел только чудом.

Потом Критское собрание потребовало широкой автономии Крита, и турки согласились было… Так что нужда в перевозе родственников, казалось, отпала.

Но тут „Великие державы“ вылезли со своим ультиматумом. Требовали, чтобы Греция прекратила вмешиваться в дела Турции и угрожать ее территориальной целостности.[120]

И родня снова насела на Теда. Потому что здесь все знали турок и были уверены, что после такой явной поддержки „Великих держав“ они попробуют силовое решение вопроса. А где война и подавление восстаний, там евреев режут просто по традиции.

В общем, я сказал, что, если Теду нужно, то он может вынуть определенные деньги из бизнеса, снова увеличив заем. От благодарностей просто отмахнулся, мол, ничего, отдадим как-нибудь.

Про себя же я поразился „нечаянной точке фокуса“. Я помнил, что именно в Ханья был расположен приют, в котором вырос Витек Суворов.

Впрочем, мне некогда было долго думать об этом. У нас кипел бизнес, я усиленно тренировался в стрельбе и не менее упорно переписывался с Элайей Мэйсоном по вопросу порядка выплаты компенсации.

По сумме мы уже договорились, и, надо сказать, она была не так уж и значительна, всего пять тысяч долларов. Но и эту не такую уж великую сумму Мэйсон предлагал растянуть на пять лет, ежемесячными выплатами. Это выходило около восьмидесяти долларов в месяц, т. е. чуть меньше моей стартовой зарплаты в партнерстве „Джонсон и Воронтсофф“. Когда я писал, что смешно предлагать такую сумму в рассрочку, Элайя упрямо отвечал, что я могу продать платежи какому-нибудь банку. За половину номинала. Он же-де и так идет на серьезные уступки и жертвы.

Именно тогда я впервые усомнился, смогу ли я понять этих васпов.[121] Он же, ничуть не смущаясь, предлагал мне начало выплат отодвинуть на январь следующего, 1897 года, т. к. сейчас ему предстоят большие расходы на свадьбу Мэри, которая, к слову, назначена на 5 сентября, и на организацию ее свадебного путешествия с Фредом. Нет, ну не наглость, а? У меня девушку увели, да еще и предлагают подождать с деньгами, так как, видите ли, расходы на свадьбу…

Впрочем, возмущался я так, для порядка. На самом деле это уже не просто был „отрезанный ломоть“, там все чувства уже давно перегорели в золу. Меня занимали бизнес и тренировки, отнимая почти все время. Свободными у меня оставались только субботы, которые я продолжал проводить, парясь в бане с Фань Вэем, а потом милуясь там же со Стеллой.

В конце августа газеты вновь писали про Крит. Турки решились на силовой сценарий. Они выдвинули свои, куда более жесткие предложения по „умиротворению“. И то и дело пеняли „Великим державам“, что Греция ведет себя агрессивно и безответственно, пора бы ее приструнить. Я начал опасаться за судьбу христиан в Ханья…»