В конце концов приходилось снять запрет.
И вот что важно понять: все люди, выступавшие против законов, правительств и религий, продолжая употреблять наркотики, аргументировали это желанием забыть собственную личность. Ведь личность эта столь болезненна, столь уродлива, что они готовы прибегнуть к любым нелегальным средствам, лишь бы забыть о ней на пару часиков.
Действие возбуждающих наркотиков доказывает лишь одно: человек как ординарная личность обречен влачить свои дни в отчаянии. И ему хочется хоть на пару часов отключиться от своих треволнений, тревог и проблем. А другого выхода у него, похоже, нет. Для чего же вам защищать свою персону? Ваша персона — это ваша проблема.
И если вы достаточно сознательны и вам удалось найти некое присутствие, в котором персона ваша начинает таять и исчезать, причем без каких бы то ни было интоксикаций и наркотиков, то может ли быть большее благословение? Позвольте своей личности исчезнуть, ведь она вам только в тягость, она приносит лишь мучения и боль, делающую бессильными любые лекарства.
«Как вы думаете, Амрито, есть ли какие-нибудь лекарства от боли в шее, отягощенной такой обузой? » — спрашиваю я своего лечащего врача, толкового специалиста, члена Английского Королевского Общества. «Я, признаться, о таких не слышал. »
Позвольте персоне исчезнуть, испариться.
Исчезновение вашей персоны — это не ваше исчезновение, помните об этом. Напротив, это ваше появление. По мере исчезновения вашей персоны умирает ваша личность и рождается индивидуальность.
Личность — признак лицемерия.
Стать индивидуальностью — право, получаемое вами при рождении.
Функция мастера в том и состоит, чтобы забрать все не ваше и оставить лишь то, что присуще вам экзистенционально.
Понимаю, звучит это страшновато. Вы уже столько прожили со своей личностью, так сроднились с ней, просто-таки идентифицировались. И когда она начинает исчезать, появляется страх: «Что со мной? Неужели я исчезаю?»
Нет, истинное в вас не исчезнет, исчезнет лишь фальшивое. Так что мужайтесь.
Когда личность вас оставит, проститесь с ней навсегда... «Более не возвращайся. Поищи кого-нибудь другого; столько людей вокруг.» Поскольку встречаются люди не столь бедные, чтобы располагать всего лишь одной личностью. Они многолики: одна личность предназначена супруге, другая любовнице (тут уже той же самой не отделаться). Таким образом, они непрестанно меняются, почти автоматически.
Георгий Гурджиев, один из величайших мастеров нынешнего века, прибегал к некоторым техникам. С помощью одной из них он заставлял вас осознать собственную личность. При этом он был такой мастер, что вы могли просто сидеть слева от него, а ваш друг — справа, и к одному он оборачивал гневное лицо, к другому — счастливейшее из лиц, исполненное мира и любви.
При обмене впечатлениями один говорил: «Что за человек. Он здорово меня напугал; все время злится.» А другой отвечал: «Брось! Он был сама любовь и все время улыбался.» И лишь впоследствии обнаруживалось, что то была игра, результат высокого совершенства в умении менять личины и даже носить две одновременно. Гурджиев мог показать половину личности жене, а другую — любовнице! Длительные тренировки...
Однако в этом нет нужды. Одна у вас личность или много — все это хлам. Просто откажитесь от них и будьте лишь собою. Сначала вы можете почувствовать себя несколько неловко, ощутить некую обнаженность. И в определенном смысле это действительно так. Но вскоре вы поймете, сколь это прекрасно и невинно — оставаться просто самим собой.
Моего дедушки уже нет в живых. Мы очень дружили. Мы дружили только друг с другом из всех членов нашей семьи. Другие не находили с нами общего языка. Он был очень стар, но умел создавать другим проблемы. А со мною он был абсолютно счастлив.
Мы любили вместе ходить на реку, в храм, на общественные собрания. При этом он говорил мне: «Создавай побольше проблем. Поставь-ка этого лидера в тупик каким-нибудь вопросом.» Он был милейший человек. И его не стало. Вся семья горевала, люди плакали. Я зашел в ближайший кондитерский и попросил продавца: «Дайте мне все лучшие сласти, которые у вас сегодня есть — целый лоток.» «Ты что, с ума сошел? — возмутился тот. — Ты разве не знаешь, что у тебя дед умер?»
«Это-то я и хочу отпраздновать, — объяснил я. — Знаете, мы были большими друзьями.»
«Я знаю, но твои отец, дядя и остальные прибьют меня. «Он негодяй, — скажут они, — но ты куда смотрел? Какие еще празднования? »
«Вы дадите мне сласти или хотите осложнений?» — поинтересовался я.
«Не надо никаких осложнений. Забирай конфеты. Но на твою ответственность», — сдался он.
«А я всегда отвечаю за то, что делаю», — ответил я.
К тому времени подошло несколько человек. И я сказал: «Все эти люди — свидетели, что я беру эти сласти под свою ответственность. Человек этот абсолютно ни при чем. Он даже пытался помешать мне, не ведая, что дед мой отправился на небо, и это стоит отпраздновать.»
Я уселся перед своим домом и принялся раздавать сласти. Собрались все члены моей семьи и начали выяснять, чем я занимаюсь.
«Просто праздную», — ответил я.
«Хорошенькое нашел время для праздников», — возмутились они.
«Если уж говорить начистоту, вы все рады-радехоньки, что старик отправился на тот свет. Кроме меня, никто об этом не горюет. Вы просто лицемерите.»
«Не поднимайте шума, — сказал им мой отец, — соберется народ. А когда собирается народ, парень всегда выходит победителем.»
«Делай, что хочешь, — обратился он ко мне. — Твой дед: хочешь праздновать — празднуй.»
Но все, кому я давал сладости, говорили:
«Сейчас не время!»
«Нет, время, — сказал я. — Вся семья, кроме меня празднует, изображая скорбь и проливая крокодильи слезы. Все это чепуха, я их слишком хорошо знаю. Они не могут позволить себе отпраздновать это событие только потому, что им не позволяет собственное лицемерие. Что ж, придется мне выполнить эту работу, хоть мне одному и горько — ведь это был мой друг. И все твердят, что он на небе — так почему не отпраздновать?
Вот если бы он попал в ад, тогда я понимаю. Сидите себе с вытянутыми лицами и со слезами на глазах и не прикасайтесь пару дней к еде. И вообще поднимите как можно больше суматохи. Но если человек на небе, вам что, завидно? Празднуйте, радуйтесь.»
А поздно ночью отец мне сказал: «Весь день я думал, что, возможно, ты прав: мы были неискренни. Все мы почувствовали облегчение, поскольку этот человек создавал проблемы, всегда и во всем.»
В магазине его боялись. И если он приходил, посылали куда-нибудь в другое место. Ведь он начинал говорить покупателям: «Он обманывает вас, — и это о своем-то собственном сыне, — он обманывает вас. Эта ткань не стоит двенадцати рупий, она стоит восемь. И если вы немного подождете, я найду ее для вас за восемь рупий. А нет... Что ж, если у вас слишком много денег, выбрасывайте их.»
Так что все в магазине: и отец, и все мои дяди — старались отделаться от него. «Покупатель идет, отошли его куда-нибудь. Пусть делает, что ему хочется, только не здесь. Если он здесь останется, обязательно скажет правду.»
Если же я оказывался в магазине, то говорил покупателям: «Подождите немного. Сейчас придет мой дедушка, и вы получите ту же самую вещь на четыре-пять рупий дешевле.»
Таким образом, в магазине старались отделаться не только от деда, но и от меня. Стоило мне заглянуть в магазин, как меня отсылали на почту.
«Зачем вы меня так изматываете? — спрашивал я. — Я могу приносить вам почту каждый вечер. Но я не могу заниматься этим день напролет. Но стоило мне прийти — «Тут одна открытка, отнеси ее на почту.» Естественно, это был всего лишь трюк. Но я уходил, только когда в магазине появлялся дед: хотя бы один из нас должен был следить, чтобы покупателя не обманывали, не эксплуатировали.»
Потому отец и сказал мне: «Ты прав. Мы все испытываем облегчение, и слезы наши поддельны. Но ты слишком обнародовал это, раздавая сладости всему городу, говоря, что у всей твоей семьи праздник.»
«Раз я прав, не лучше ли вам сбросить маски? Даже перед лицом смерти собственного отца вы не можете отказаться от лицемерия. Когда же вы сделаетесь правдивы?» — ответил я.
Все ваши личины — лишь внешние прикрытия, скрывающие индивидуальность.
Так что прекрасно, если вы приближаетесь и чувствуете магнетическое притяжение. Не сопротивляйтесь. Помогайте себе. Позвольте умереть вашим личинам. Ибо смерть их подарит вам новую жизнь. И жизнь эта будет радостью, невинностью и блеском, нескончаемым танцем вашего сердца. Наберитесь мужества...
Не спрашивайте, что происходит. Позвольте этому произойти, и вы увидите. То, что я говорю вам, — ничто по сравнению с тем, что произойдет с вами. Это будет в тысячу раз прекраснее.
Вопрос 3
Латифа, о чем никогда не следует забывать, так это о том, что не следует судить, что есть тьма, а что есть свет; что правильно, а что неправильно, что есть добро, а что зло; поскольку, принимая на себя роль судии, вы начинаете подавлять. Вам не хочется обнаруживать то, что вы находите темным, злым, дурным. А это значит, что вы избираете лишь половину себя, все равно, как если бы выбрали только день, отвергая ночь.
Но ночи присуща своя прелесть. Темнота ее по-своему прекрасна: в ней и глубина, и безмолвие, и безмятежность — звезды. День прекрасен по-своему, по-своему прекрасна и ночь. И то, и другое уникально и взаимодополняюще.
