Маша немедленно покраснела. Игорь неловко завозился на диване – переживал за подругу.
– Что вы, Виктор Арнольдович… какие шпаргалки… Мы, советские студенты…
– А раз советские, так и отвечай – крест как оберег когда в могильниках первомагов встречаться начинает?
– Культура боевых топоров, примерно две тысячи лет до нашей эры, в могилах как мужчин, так и женщин, которых хоронили, в отличие от других, лицом вверх и вытянувшимися во весь рост, стали обнаруживать каменные кресты, которые… – ощутив себя в привычной стихии, Маша понеслась во весь опор.
– Молодец, молодец. – Виктор Арнольдович довольно улыбнулся. – Видишь, сама всё вспомнила. А ведь те первомаги, из примитивного общества, кое-что такое могли, что и мы, нынешние, предпринимаем только с великой осторожностью. Крест – это не только у православных или католиков. Сильный знак, древний. Ну-ка, аналогичная руна у скандинавов?..
Но молодого специалиста Марию Угарову, конечно же, так просто не поймаешь.
– Три крестообразных руны представляли собой совокупность…
Декан улыбнулся – как обычно, ласково и отечески.
– Очень хорошо, Маша. Вот и помни, что крест в руках талантливого мага – а ты талантлива, Мария, очень талантлива! – сильнейшее оружие. Считай это… отцовской заботой. Вы ведь мне все, ребята, как дети. За каждого душа болит. Да! Последнее… – Он взял со стола небольшую плотную карточку. – Здесь мой номер. Прямой. Если что случится – звоните. Мне непосредственно. Всё поняли? Но будем надеяться, что не пригодится.
Они только и смогли, что кивнуть. Машка, глядя на декана широко открытыми от изумления глазами, опустила крест за ворот. Игорь аккуратно спрятал карточку с номером в нагрудный карман.
Арнольдыч повернулся к ним спиной и, захромав к столу, махнул: идите, мол.
Обычно подписывать обходной лист – мука мученическая, особенно в фундаменталке. Непременно сыщется какой-нибудь талмуд, взятый впопыхах перед госами и напрочь забытый под столом. Однако на сей раз всё прошло на удивление гладко. Чопорная и строгая Нинель Николаевна лишь мельком взглянула на формуляры, сухо кивнула, не разжимая тонких губ, и поставила закорючку. Остальное и вовсе оказалось просто.
– Постарался Арнольдыч, нечего сказать.
Они стояли на крыльце общежития. Пока Игорь докуривал папиросу, поставив рядом оба их дешёвых фанерных чемоданчика, Машка, положа голову на руки, наблюдала, как мимо её лица проносятся облачка папиросного дыма.
– Я Нинели боялась до дрожи. Карандышева-то посеяла, оба тома, думала, она с меня живой кожу сдерёт…
– У меня то же, – Игорь выбросил окурок. – На лабах по общей магии за мной Геймгольц числился, я уж всю голову себе сломал, куда делся – не упомню. А тут к Михалычу пришли – у меня там чисто.
– Арнольдыч молодец, – с чувством сказала Маша. – Не даст Отец в обиду.
– Угу. Только вот зачем он нас в Карманов-то запихивает? Ну что нам там делать, Машк? Мы с тобой теоретики. Ты диплом ведь по Решетникову писала? Частное решение? Граница сред?
Машка кивнула, развернула барбариску и забросила за щёку.
– Зачем в Карманове специалист по частному решению общей системы уравнений Решетникова, описывающей тонкие и сверхтонкие взаимодействия при трансформации объектов на границе М-среды? Там лекари нужны, землеведы, агрономы. Погодники. Сыскари, в конце концов, если в милицию. А мы с тобой?
– Может, других не нашлось? – неуверенно предположила Маша.
– Ну да, не нашлось. Бумагу видела? И предписание… – Он достал из нагрудного кармана аккуратно сложенный листок. «Прибыть в распоряжение председателя Кармановского городского совета народных депутатов… товарища… не позже девяти ноль-ноль двадцать пятого июня…». Это в понедельник, значит, с утра явиться надо будет. Куда нас распределили-то? В горисполком? В горсовет? Зачем горсовету или даже исполкому два мага-теоретика?
– Да что ты ко мне привязался? Знаю я, что ли, – не выдержала Машка.
– Прости. – Игорь подхватил оба чемодана, свой и подруги. – Сердце не на месте. Не люблю, знаешь, такого. На фронте когда хорошо? Когда всё по уставу делать можно. А как самодеятельностью надо заниматься, так все знают, что дело табак. В сорок пятом, помню, уже на Одере мы стояли, Берлин видать было, меня только взводным назначили, а фрицы собрали откуда-то последних магов с танками да как вдарили по флангу армии. Разведка проморгала…
– Ага, меня ж тогда в Померанию от вас отправили. Восточнее, но говорили про вас, помню. Ещё думала всё, только бы ты жив остался. – Она опустила голову, слегка покраснела. – Надеялась, вдруг тебя перевели куда-нибудь внезапно, да хоть бы ранили легонько и в госпиталь упекли. Только бы тебя в той мясорубке не было. Не хочу вспоминать, Игорёш. Давай не будем.
Игорь кивнул. Помолчали немного, но невысказанная мысль будто жгла изнутри.
– Я просто сказать хотел, – заговорил он снова, – тогда вот тоже, всё спокойно, всё хорошо. Принимайте взвод, товарищ младший лейтенант, да акт не забудьте подписать. Сейчас не сорок первый, всё по порядку должно быть, по уставу. За недостающее распишитесь, подмахнёте не глядя, а потом головы не сносить за утрату, скажем, ДШК.
– Хороший взвод был, если «дэшки» имелись…
– Комбат запасливый оказался. Но я ж не к тому. Нутром чую, будет нам там пакет огурцов с иголками.
– Да ну тебя, – отмахнулась Машка. – Ничего не будет. Можно подумать, ты кармановских не знаешь. Будет работа, рутина… Хорошо хоть домой.
В поезде на Карманов купейный вагон оказался всего один. Народ попроще, женщины в цветастых платьях и платочках, мужички в потёртых пиджаках и кепках заполняли плацкартные вагоны. Маша с Игорем, при полном параде, сверкая новенькими белыми «поплавками» на правой стороне груди, протянули билеты дородной проводнице.
– О, товарищи маги! – улыбнулась та. – Только что выпустились?
– Так точно, – изжить военное Игорь никак не мог.
– До Карманова, значит… Утром рано приедем, полшестого. Я разбужу. Бельё постельное чтобы успели сдать.
Москва проводила тёплым моросящим дождиком. За окном мелькали редкие фонари, пронзительно-голубые в густом сыром сумраке. Тоскливый стон трогающейся машины, гудок. Поползли назад пути и стрелки, тёмные туши вагонов, зверообразные дизеля, заснувшие до утренней зари; а потом поезд вырвался за кольцевую железку, колёса стучали всё увереннее, всё быстрее, а за окнами быстро сгущалась темнота.
Машка успела переодеться и сейчас сидела, завернувшись в тонкое казённое одеяло, подтянув колени к груди. Игорь, словно заворожённый, замер, глядя в оконное стекло, где не было видно ничего, кроме его же собственного лица.
Как ни просила Машка не вспоминать прошлого, не получалось. Всплывали в голове бои, обрывки фронтовых разговоров. Серые, как на старых фотографиях, лица товарищей.
Игорь смотрел в окно, Машка – куда-то в угол, куда не падал свет лампы под потолком. Там затаилась, подрагивая в такт ходу поезда, треугольная тень от края верхней полки.
Несколько далёких огней мелькнули вдалеке. И скрылись за деревьями. И отчего-то обоим молодым людям вспомнилось, как фрицы подошли к Карманову.
Как же такое забудешь, ту жуткую осень не сотрёт даже победная весна. Когда рухнул фронт на севере и наши отступали на юге, Карманов остался… в стороне. Последних мобилизованных торопливо отправили куда-то в тыл, милиционеры появились на улицах с карабинами, а горком партии призвал всех «крепить нерушимый советский тыл». Даже противотанковые рвы стали было копать, но опоздали, потому что фрицы, нащупав брешь, устремились туда всеми силами, растекаясь, словно гной.
Немногие части, вырвавшиеся из кольца, отступали. Весь Карманов высыпал на улицы, когда на проспекте Ленина, в центре города, укатанном свежим асфальтом, а на западе за почтой превращавшемся в грунтовое шоссе, появились усталые солдаты.
Вид у них был совсем не бравый. Покрытые потом и пылью, многие с повязками, они торопливо принимались рыть окопы на самой окраине городка.
