Верность и терпение

Отец, вечно занятый делами, не обращал на сыновей никакого внимания, надеясь на их собственный ум и житейскую хватку. Занимался Готтард кое-как, и ответы его на экзаменах были ниже посредственных, отчего комиссия не смогла дать положительного заключения. И тогда, скорее спасая доброе имя Барклаев, нежели неудачливого сына, бургомистр уговорил председателя комиссии направить Готтарда в кригс-комиссариат, занимавшийся делами по снабжению армии. Интендантское ведомство всегда испытывало недостаток в офицерах, а кандидатура Готтарда Барклая была хороша еще и тем, что его отец — негоциант и бургомистр — мог оказать армии такие услуги в поставках, на какие не был бы способен и сам петербургский генерал-кригс-комиссар. И после недолгих проволочек экзаменаторы собрались еще раз и решили дать ему чин фендрика, соответствовавший чину подпрапорщика, и направить в интендантство. Там-то и началась в 1744 году его военная служба, оказавшаяся, правда, не очень продолжительной.

Рижское интендантство, кригс-комиссариат, осуществляло контроль за финансовыми делами и снабжением войск в Прибалтике всеми видами провианта, огнестрельным и холодным оружием и амуницией, а также за обеспечением гарнизонных аптек и лазаретов и заключением контрактов на поставку всего необходимого. Сколь ни серой, сколь ни рутинной была такая служба, она все же могла представлять интерес для военного чиновника хотя бы тем, что в ней имелся некий созидательный смысл и определенная польза. Однако то, к чему приставили фендрика Барклая, даже и такого значения не имело, ибо на первых порах ему поручили дело самое простое — контроль за порядком на складах военного имущества, или «воинских магазейнах», как назывались они официально. Дело это показалось ему совершенно неинтересным, и, даже и не пытаясь вникнуть в его суть, юноша очень тяготился этой казавшейся ему совершенно бессмысленной деятельностью. В характере его появились раздражительность и внезапная вспыльчивость, подчас переходившие в дерзость. И неизвестно, как долго шла бы его «магазейская служба», если б не приехал он по казенным делам в Ревель. В ту пору состоял там обер-комендантом единственный в русской армии эфиоп, бывший денщик Петра Великого, Абрам Петрович Ганнибал[8].

Прибыв в Ревель, фендрик Барклай первым делом отправился представиться обер-коменданту, как того требовал артикул.

Кабинет Ганнибала находился в старой ревельской цитадели, как и несколько цейхгаузов, состоявших в ведомстве кригс-комиссариата. Когда Готтард вошел в приемную Ганнибала и попросил адъютанта доложить о нем обер-коменданту, тот как-то странно на него поглядел и медленно, явно нехотя, скрылся за дверью кабинета. Не прошло и минуты, как адъютант вновь оказался в приемной, но от былой его медлительности не осталось и следа.

— Входите, господин фендрик! — отчеканил он строго по артикулу, вытягиваясь в струну, чего сроду адъютанты не делали перед младшими по званию.

Чуть недоумевая, вошел Готтард в кабинет и увидел, что Ганнибал не один: в кресле у окна сидел толстый курносый генерал, который, не стесняясь тем, что в кабинете появился новый человек, продолжал говорить зло и раздражительно:

— Все это отговорки, милостивый государь. — Он недовольно поглядел на эфиопа, который тоже был взвинчен не меньше своего визави. И вдруг, повернувшись к Готтарду, с неким злорадством произнес: — А вот, кстати, заодно и посмотрим, кто во всех этих упущениях и непорядках виноват.

— Извольте, генерал, — вызывающе откликнулся эфиоп и, недобро взглянув на Готтарда, приказал: — Докладывайте, зачем пожаловали, господин фендрик.

Готтард доложил, что прибыл для ревизии цейхгаузов, расположенных в ревельской крепости.

— А по какому праву будете вы, господин фендрик, осматривать крепостные цейхгаузы, когда командированы вы не инженерным департаментом, коему крепость подвластна, а кригс-комиссариатом? — спросил эфиоп с явным злорадством.

И фендрик, не чуя никакого подвоха, откровенно, как и подобало младшему офицеру перед старшим его начальником, ответил:

— А потому, ваше высокоблагородие, что магазейны сии состоят под ведением кригс-комиссариата.

— Кто же сие кригс-комиссариату позволил? — спросил эфиоп с непонятной ласковостью в голосе и при этом даже улыбнулся.

И фендрик, уже знавший некоторые тонкости субординации и взаимных отношений его ведомства с другими ведомствами Военной коллегии, столь же откровенно, как и перед тем, ответил:

— По приказу его высокопревосходительства господина генерал-фельдцейхмейстера графа Шувалова!

Тут правдивый служака Барклай увидел, как совсем повеселел обер-комендант и сильно нахмурился толстый курносый генерал.

Оказалось, что он-то и был графом Петром Ивановичем Шуваловым, прибывшим из Петербурга с внезапной ревизией крепости.

Ну а далее во всем оказался виновным кригс-комиссариат, а в цейхгаузах нашли столько беспорядков, сколько нужно было, чтоб другие пункты ревизии показались не столь удручающими, как этот.

И уверовал тогда российской императорской армии офицер Вейнгольд Готтард Барклай в справедливость русской поговорки: «Была бы спина, будет, и вина». А спина-то оказалась его собственной. И когда Шувалов и Ганнибал окончили осмотр цейхгаузов, то сиятельный граф бросил в сердцах:

— Да вам, фендрик, не за порядком следить, а впору в старьевщиках ходить!

Все это, в том числе и заключительная сентенция господина генерал-фельдцейхмейстера, сиречь главнокомандующего артиллерией, тут же дошло до слуха рижского начальства. И тогда, чтобы оградить себя от неудовольствия сановных персон, было решено поступить с незадачливым фендриком буквально по сентенции сиятельного графа: Готтарда избавили от инспектирования цейхгаузов, доверив ему ту самую сферу, кою посчитал для него наиболее подходящею Петр Иванович Шувалов и где никакие, даже малые таланты нужны не были, а необходима была лишь мизерная прилежность: отныне стал он заниматься делом еще более рутинным и нудным — выбраковкой пришедшего в негодность военного имущества, составлением дефектных ведомостей на всяческое старье и рухлядь.

Он рассматривал, негодные ботфорты, побитые молью мундиры, помятые кивера и каски, прохудившиеся от времени одеяла, свалявшиеся, пролежанные матрацы и кучи разного другого хлама, некогда называвшегося воинской амуницией. Командиры старались списывать этой «кислой» амуниции как можно больше, чтобы получить взамен столько же новых вещей, а высшее кригс-комиссариатское начальство стремилось к обратному — и из-за всего этого никаких успехов по службе сделать Готтард не мог, а просить отца о протекции и перемене деятельности считал для себя невозможным.

И все же скрытыми от него стараниями отца за шесть лет поднялся он по лестнице офицерских чинов на две ступеньки и, получив в 1750 году чин поручика, вышел в отставку.

Было Готтарду тогда двадцать четыре года, все чертовски ему надоело, и отставной поручик, решив утвердиться в своих собственных глазах и конечно же в глазах всего благородного курляндского общества, вознамерился возвратить своему роду утерянный в прошлом веке баронский титул.

Дело это было посложнее выбраковки одеял и матрацев, да и к тому же за давностью лет и отсутствием надежных документов превращалось в предприятие малоперспективное.

Три года Готтард не занимался ничем иным, кроме рассылки запросов в разные города Европы с требованием подтверждения своего происхождения от шотландских баронов Тоуи. Дело продвигалось со скрипом: письма шли медленно, архивариусы и герольдмейстеры рылись в старинных фолиантах и отыскивали королевские грамоты еще медленнее. В конце концов, так и не добившись никакого успеха, личный дворянин Российской империи Вейнгольд Готтард Барклай-де-Толли, заслуживший дворянство шестилетней военной службой в обер-офицерских чинах, решил поиски документов в подтверждение утраченного своего баронства на время оставить, а подумать об укреплении и продлении собственного рода.