Поразил всех Паутинин, сказав: «А я буду Премьер-Министром. Кто против? Никого. Значит, единогласно!» То есть все и глазом не успели моргнуть, как его назначение обрело статус легитимности. Действительно, никто не успел высказаться против, следовательно, все были за.
И он тут же уединился со Стюшиным, почему-то выбрав его в конфиденты, для обсуждения насущных проблем.
А оппозиционер Петр Башлак, ни во что не верящий, забыв о своей оппозиционности, потребовал поставить его Министром Министерства Религии, считая, что это место может занимать только человек, не признающий никаких религий – иначе он будет необъективным, лья воду на чью-то одну мельницу. Что же, ему не откажешь в определенном здравомыслии.
Я же, подумав, решил стать Министром Человечности.
Такого министерства тоже нет, но я объясню.
Как известно, Россия давно уже тоскует о национальной идее. Видимо, дела идут не лучшим образом, вот и ищут идею – авось выручит. Это как пытаться заставить худую лошадь, не кормя вдосталь, не подковывая, не меняя прогнившей упряжи, натершей ей шею, не смазывая колес телеги, не помогая при подъемах, заставить ее бежать быстрее бодрым окриком: «Но, милая!». Лошадь такой идеи грустно не поймет. Придется применить кнут, вот тогда она, может, чуть прибавит, но, если перестараться, встанет намертво и не сдвинешь ее ни кнутом, ни пряником: к кнуту она уже нечувствительна, а куском пряника овса не заменишь. Извините за такую ретроспективную метафору.
Так вот, спешу обрадовать Вас: я нашел эту идею! Она никуда и не пропадала, ее надо только назвать. Называю: Человек!
Ибо нет никакой отдельной национальной идеи! И не может быть! Это гигантское заблуждение, ставшее причиной всех исторических катаклизмов – и грозящее новыми. Есть одна идея в любой стране, независимо от расы, национальности, религии, языка, менталитета и всего прочего: Человек! (В лучших своих проявлениях, конечно.)
Вы хотите доказательств? Пожалуйста. Допустим, мы придумаем другую идею. Назовем ее «Великая Россия», «Счастливая Нация» («Happy Nation», по выражению незабвенной музыкальной группы «Асе of Base»), «Сытый Народ», «Самодержавие, Православие, Народность», «Светлое Будущее» – и так далее, 1000 вариантов. Назвали? Хорошо. Представим, что мы побуждаем к добру преступника, вороватого чиновника, ленивца, развратника, пьяницу и т. п. Убедят ли его слова о необходимости помочь Великой России, Счастливой Нации, Сытому Народу и т. п.? Нет! Потому что все это для него пустой звук, абстракция. Абстракции же, если и действуют на массы, то очень недолго. Если же мы спросим: «Ты Человек?» – то самый последний негодяй ответит: «Да!» – если он не сумасшедший и не циник, говорящий это ради глумления. Тут же мы зададим второй вопрос: «Ты хочешь помочь Человеку?» Естественно, спрашиваемый ответит: «Да!» – потому что он поймет это как помощь самому себе.
Что и требовалось доказать.
Я иногда сам поражаюсь силе свой логики.
Двадцать Четвертое число, вечер.
За окном тихое вечернее солнце, а на душе моей грусть.
Размышляя о Человеке, я пропустил важные события. Правительство, едва возникнув, погрязло в склоках и дрязгах.
Во-первых, все потребовали себе двойную порцию каши. Когда персонал отказал, начали брать кашу у других, считая себя вправе. Возникли стычки.
Потом перестали ходить в столовую смирной чередой, как раньше. Дядя Мамин, добыв где-то синий пластиковый стаканчик, приставил его к голове и стал всех обгонять, пронзительно и противно визжа, изображая, что едет на правительственном лимузине. Он делал это в шутку, но остальные восприняли всерьез. Гениальный Диммер каким-то чудом раздобыл дюжину синих стаканчиков и начал продавать их по бешеным ценам.
Правда, деньги нашлись только у двух-трех человек – неизвестно, где они их прятали, но Диммер принимал и натурой: порцией каши, котлетой, стаканом компота. Смирившись с потерей капиталов, он не мог избавиться от привычки приумножать богатство и копить его, поэтому стал копить еду, складывая ее в себя за неимением других мест хранения. В считаные дни он чудовищно растолстел, но очень этим гордился.
Мыльников совсем забыл про свои научные занятия и занимался интригами. В результате этого он каким-то образом стал еще и Министром Культуры, соединив две должности. Вдобавок присматривался к должности Министра Обороны, уговаривая Млекова уступить ему ее под предлогом, что тот привык косить. Дима пока сопротивляется, но Мыльников что-то ему за это обещает. То есть, как в настоящем правительстве, у нас развелись коррупция, кумовство, групповщина, мздоимство и прочие прелести.
Я обратился к Премьер-Министру. Тот сказал:
– Я в курсе.
– Но надо что-то делать!
– Мы делаем. Ведем работу, боремся. Тот же Народный Фронт создали. Продумываем пути оптимизации и совершенствования как управления сверху, так и стимулирования инициатив снизу.
– Да при чем тут это? Шугануть зарвавшихся министров, да и все!
– Как у вас все просто. Они не спекулянты на базаре, а члены правительства все-таки. Да и смысла нет – другие придут, станут такими же. Система такая потому что.
– А кто ее создал? – изумился я.
– Ну не я же. Как говорится, не нами придумано, не нам и ломать. Работать надо. Заниматься своим делом!
И он так строго, так убедительно посмотрел на меня, что я даже устыдился.
Двадцать Четвертое число, день.
Я счастлив. Моя идея о Человечности и Человеке не давала мне покоя, но мои сотоварищи, занятые склоками, не слушали меня. Тогда я подошел к ООООО и сказал ей от всей души:
– Ольга Олеговна, я Человек!
– Поздравляю! – от всей души сказала она.
– И Вы Человек!
– Само собой! – подтвердила она с тайной горделивостью, не обнаруживая ее явно – из скромности.
– Значит, мы оба с Вами – Люди! – обрадовал я ее очевидной истиной, понимая, что не все очевидное бывает всем видно.
Она почему-то застеснялась и стала отнекиваться.
Улыбаясь, я сказал проникновенным голосом, не боясь, что она догадается о моих чувствах (и без того, наверно, догадалась!):
– Но ведь это противоречит логике, Ольга Олеговна! Я – Человек. И Вы – Человек. Значит, мы Люди!
– Ты псих! – возразила она.
– Не буду спорить. Но ведь от этого я не перестаю быть Человеком!
– Сейчас перестанешь! – сказала она.
И позвала Ленечку.
Они повели меня в маленькую комнатку без окон, эту комнатку персонал называет Кабинетом Перевоспитания.
Не буду описывать, что они со мной делали.
Главное: даже Ленечка выдохся, а ООООО продолжала. И тут я вспомнил, что любящий – неутомим. Именно Любовь двигала Ольгой Олеговной, а то, что любящий любит мучить любимого – так на этом все отношения мужчин и Женщин строятся от доисторических времен и во веки веков!
Поэтому я счастлив, хотя не могу от боли ни сидеть, ни лежать, брожу по палате и раздражаю Ленечку просьбами отвести меня в туалет, где мочусь кровью, но цвет крови тоже цвет любви, поэтому даже эта кровавая моча – свидетельство Любви ко мне Ольги Олеговны. Это мое причащение. Кому как повезет, кто-то причащается вином и хлебом, то есть телом и кровью, а я мочой – и что с того? В Человеке все свято!
Я близок к финалу моего повествования. Главное, о чем я хотел рассказать, свершилось: я полюбил и меня полюбили.
Все остальное – фон и пустяки.
Нет, конечно, сначала для меня это играло большую роль, но, увидев, во что превратился созданный мной Народный Фронт, я впал в уныние.
Удивляло только, что персонал равнодушен к тому бардаку, который царит в отношениях между больными. Потом понял: им наплевать, лишь бы не было слишком шумных скандалов. У них свои дела, свои заботы, свои семьи. К тому же, как мне известно, они, получая маленькую зарплату, все где-то подрабатывают. Кто по специальности, а кто иначе: Машонкин, молодой и мускулистый, будто бы танцует стриптиз в ночном клубе, Синякевич моделирует одежду для трансвеститов (у него талант, он и сам с детства шьет одежду, в том числе женскую, но на работу в ней не ходит).
