– Нет, черт возьми, зачем?
– Но они хотят пить. Они…
– Заткнись. Мне на них наплевать. Черт возьми, хотел бы я захватить тебя с собой. Такую женщину чертовски жаль оставлять койотам, – с сожалением добавил он.
Уйти с Зиком? Страшно даже представить такое. Да и зачем жить, если здесь останутся умирать и Мэйс, и Тимми, и Сюзанна, и Кальф?
– Эмери, – прошептала Сюзанна, – мне хочется пить.
– Мы все хотим пить, Сьюзи. Но надо подождать пока… пока мы не придумаем, как нам выпутаться из этих веревок.
– Не думаю, что мы сможем выпутаться, – печально сказала девочка. Она казалась еще меньше и слабее на фоне толстой крепкой веревки, что стягивала ее руки и ноги.
– Тихо, Сьюзи, – тоном старшего сказал ей Тимми, – мы придумаем что-нибудь, вот увидишь!
– Конечно, – как можно увереннее сказала Эмеральда, прекрасно сознавая, что помощи ждать неоткуда. И если Зик связал остальных так же крепко, как и ее, надеяться не на что.
И все же каждый из них пытался освободиться от веревок. Даже Бен Колт очнулся от летаргии и стал яростно дергаться.
– Старайтесь изо всех сил. – Сказал им Мэйс. – От этого зависит наша жизнь. Может, какая-нибудь из веревок порвется, или вы сможете найти что-нибудь острое, чтобы перетереть ее. Если животное способно перегрызть собственную ногу, чтобы освободиться от капкана, то почему бы нам, людям, не попытаться?..
Снова и снова звучал голос Мэйса, ободряющий, не дающий потерять надежду. И Эмеральда пыталась снова и снова. Кисти ее рук были стерты до крови. И другие делали то же самое. Лицо Труди покрылось испариной от непомерных усилий. И даже Уайт, все лицо которого было в крови, изо всех сил дергался.
Но веревки не поддавались, словно стальные наручники.
– Трите! Трите веревки о кору! – подсказывал Мэйс. – Рано или поздно они перетрутся!
Шло время. Солнце клонилось к западу, красный, расплавленный шар завис над горизонтом. Кэтти снова заплакала, тихонько завыла Марта, унылая, сосредоточенная, целиком погруженная в себя.
Кальф заходился от крика, сжимая кулачки и тряся головкой. Его мучили и голод, и жажда, тельце саднило – никто не мог его перепеленать.
– Эмери, – сказала Сюзанна, – Кальф голоден. Он хочет молока.
– Я знаю, милая, – ответила, проглотив слезы, Эмери.
Но девочка не унималась:
– Но кто его покормит, Эмери? Кто подоит Босси?
– Никто, если мы сдадимся, – просто и ясно ответил Мэйс. Он посмотрел на девочку, будто увидел ее впервые.
– Ты выглядишь словно маленькая стрела, Сюзанна, – сказал он задумчиво. – У тебя тоненькие ручки. Ты можешь покрутить кистью, девочка?
– Я… я не знаю.
– Покрути кистью, – приказал он. – Если ты сможешь это сделать, веревка соскользнет с руки.
Пока Сюзанна пробовала провернуть руку в веревочной петле, все напряженно наблюдали за ней. Девочка работала сосредоточенно, поджав губы. Один раз она вскрикнула от боли. Эмеральда подумала о той малышке, которую увидела в Сент-Луисе, цепляющуюся за мамину юбку. Как давно это было! И вот теперь от пятилетнего ребенка зависит жизнь взрослых людей.
Сюзанна без устали крутила рукой, морщась от боли, а Кальф все надрывался…
Эмеральде хотелось заткнуть уши. «Прошу тебя, Господи, – молилась она, – пожалуйста, помоги нам. Помоги нам всем!»
Одинокий Волк подошел к реке с севера от эмигрантов, как и рассчитывал.
Он долго и жадно пил, пока не напился, затем сам окунулся в прохладную воду. Наполнив кожаный мешок для воды, он пошел вдоль берега к каравану.
Без умолку трещали сороки, жужжали насекомые. Солнце садилось.
Скоро, думал Одинокий Волк, он найдет того белого человека, которого преследовал так долго. До рассвета он подождет в засаде. И тогда он нападет, сделав то, что должен сделать. Он будет действовать быстро, и у него будет много удачных попаданий. Может, он возьмет заложников…
Образ Зеленоглазой Женщины вновь возник перед ним, и он почувствовал возбуждение, которое становилось все сильнее. Душа его пела, как флейта. Он чувствовал то же, что всегда на охоте, когда добыча была близка. Напряжение. Волнение. Упорство.
И тут он увидел двоих мужчин в клубах белой пыли. Одинокий Волк спрятался за ствол тополя, машинально вытащив из кожаного чехла свое старинное ружье, достал порох и дробь. Их было только двое, и они вели с собой еще четверых лошадей. Все лошади были тяжело нагружены.
Мужчины ехали не спеша. Похоже, что они спорили о чем-то. Один из них, бородатый, отчаянно жестикулировал. Другой, выше и тоньше, сердито смотрел на него.
Лошади тоже медлили, как и всадники. Бородатый, вероятно, собирался вернуться в лагерь. «Что он там забыл?» – подумал Одинокий Волк. Его любимое ружье?
Одинокий Волк поднял свое ружье, оглядывая лошадей. Они выглядели неплохо, немного ослабевшие,
