— Ты чего вчера отвалил-то? Испугался, что ли?
Кобот покраснел, не зная, как ответить.
— Чего ты всё время мнёшься?
Илья молча мыкался с газом, но зажечь никак не получалось. Пужатый зажёг газ на своей конфорке, поставил чайник и, сев на табурет, стал следить за Коботом.
— Ты где работаешь?
— В Механобре работаю… — подумав, ответил Илья.
— Как, как? Что такое?
— Так называется…
Последовала тягостная пауза. Кобот, с такой натугой включивший газ, выключил его и пошёл к себе в комнату. Войдя, он, так же как и вчера, долго и быстро ходил туда-сюда, ни о чём не думая.
Вечером, возвращаясь с работы и уже подойдя к дому, Илья Давидович увидел в дверях Пужатого, безотчётно, неосознанно повернулся и, съёжившись, прошёл мимо дома.
— Эй, Кобот! — окликнул его Пужатый.
Кобот, пометавшись на месте, подошёл.
— Ты чего это от меня шарахаешься?
— Да нет, я… Мне надо было…
— Темнишь всё? Я же видел — ты к дверям шёл.
Было уже темно, и это придавало сцене зловещий оттенок.
— Ну, шёл, да вот в магазин решил зайти, — с надрывом сказал Кобот.
Пужатый молчал. Лицо его было в тени. На пуговицах обмундирования светились колючие звёзды. Илья немного помолчал за компанию и отошёл за дом, где и промыкался с полчаса для отвода глаз.
Вечером перед сном Илья Давидович, чуть заглянув на кухню, отшатнулся и замер за дверью. Красный распаренный Пужатый со стаканом в руке шептал Фёдору:
— Этот Кобот, я смотрю, тот ещё корефан. Ещё утром заметил: что за ядрён батон морду воротит! Боится чего-то. Сейчас вот в магазин за вермутом иду, гляжу мать честная! Кобот! Увидел меня — и шмыг в сторону, воротником прикрывается. Ну ладно, думаю, видать, за тобой водится. Да ещё и спрашиваю: «Ты где работаешь-то?» А он мне говорит: «В Хренобре»! Ну ладно, думаю, гусь ты хорош…
— В Механобре! В Механобре я работаю! — забывшись, пролепетал Илья за дверью.
Это был сильный и неожиданный эффект. Даже Фёдор с испугом глянул на дверь, а Пужатый вскочил и, выбежав с кухни, наткнулся на вытаращившего глаза Илью Давидовича. Они некоторое время стояли молча, почти вплотную, блестя глазами и взволнованно дыша.
— Ага… — сказал Пужатый, поправляя майку. Илья, шатаясь, побежал к себе в комнату.
— Идиоты! Что за идиотизм! — бормотал он. — Фу! Как всё… Фу! Идиотизм абсолютный! — он подошёл к зеркалу и напряжённо глянул в него. Зеркало мудро и матово светилось вокруг искажённого отчаянием лица. Илья, не в силах чем-либо заняться, долго стоял у зеркала, то так, то сяк выворачивая голову и скаля зубы. Это бессмысленное занятие давало какой-то выход напряжённости, невесть за что свалившейся.
Сухо и зловеще тикал будильник.
Дверь без стука отворилась, и в комнату вошёл Пужатый, уже в форме и в сапогах. Не спрашивая разрешения, он сел за стол, вынул папиросу и, разминая её, стал оглядывать скромную, но благообразную комнатку. Илья Давидович, как пойманный за руку вор, понурившись, стоял у зеркала.
— Кобот, что вы, собственно, скрываете? — медленно произнёс Пужатый.
— Я, Степ… Александр Степанович, совершенно не могу понять, что… За что вы меня… Вот так спрашиваете…
— Ах, так значит, я виноват, да? Я вас преследую? Это я, выходит, виноват? Ведь так у вас получается?
— Нет… Но вы там Фёдору говорили… Ну, там…
— Ну, ну, я вас слушаю.
Илья Давидович молчал.
— Ну, я слушаю вас.
— Вы говорили, что я воротником прикрывался…
— Хватит ерунду пороть! Кстати, если уж вы хотите об судить именно тот случай: после нашей встречи я был в магазине. Вы и сейчас будете утверждать, что направились именно туда?
Илья молчал.
— Вы, Кобот, видимо, обеспокоены моим вселением в квартиру, да? Да или нет?
В буфете тонко пискнули фужеры. Страшно тикали часы.
— Может, хватит в молчанку играть?! — закричал Пужатый, с силой всаживая папиросу в стол.
Илья Давидович дёрнулся, как от электрического удара, и отбежал к окну. Пужатый, откинув стул, поднялся и вышел из комнаты.
Кобот, широко открыв глаза, смотрел в пространство. Очнувшись, он опрометью кинулся в коридор, надел пальто и выбежал на улицу.
На улице всё казалось кошмаром, дул долгий ветер из всех переулков, прохожие, как солдаты, ходили от одной остановки автобуса к другой, фонари, машины… Спрятаться было негде.
Домой Илья решил вернуться только вечером.
Не раздеваясь, на цыпочках он прошёл в свою комнату, разделся там и, совершив несколько кругов по комнате, высунул голову в коридор. На кухне ожесточённо стукались стаканы и гремел голос Пужатого:
— Да ведь враг он! Враг! Вражина натуральный! Что ты будешь делать? Я вижу, что враг, а прищучить не могу… Но погоди — увидишь ты Александра Пужатого! Он у меня не уйдёт, не уйдёт, сам себя выдаст!..
На следующий день Илья Давидович смалодушничал, не пошёл домой совсем. Впервые за долгое время он ночевал не дома. Попросился к приятелю, то есть к сослуживцу. Там было вроде и хорошо, поиграли в карты, поговорили о работе, а всё равно тяжело на непривычном месте, да и неудобно. Потом вместе поехали на работу, там как-то забываешься, очищаешься, всё нерабочее время кажется коротким и малозначительным. После работы для окончательной разрядки Илья ещё сходил в кино на «Версию полковника Зорина» и совсем спокойный отправился домой. Сколько можно, в конце-то концов, пугаться этого идиота милиционера! Нужно спокойно и насмешливо дать ему понять, какого дурака он валяет, ещё лучше осадить бы его как следует, поставить на место… Нет, ну его к чёрту, не стоит.
Кобот вошёл в квартиру, разделся (даже почистил пальто щёткой), не таясь, прошёл к себе в комнату, где хладнокровно сел за стол с книгой «Заметки по истории современности». Почти тотчас же в комнату вошёл Пужатый и расположился напротив Ильи. Илья Давидович оторвал глаза от книги, холодно посмотрел на Пужатого и снова погрузился в чтение. Милиционер забарабанил пальцами по столу, едко глядя на читающего Кобота.
— Книжечку читаем?
Илья продолжал смотреть в книгу.
— А ну положить книгу! Смотреть на меня! — как никогда страшно закричал Пужатый, с силой хлопнув ладонью по столу. Всё затрещало, книга упала на пол.
Коботу уже некуда было смотреть, и он со страданием взглянул на Пужатого. Тот сидел весь красный и тяжело дышал.
— Александр Степанович, я думаю, пора, наконец… начал Илья.
— Кобот, что вы делали сегодня ночью? — перебил его Пужатый.
— Я… Что?… Спал… Ночевал…
— Где? Адрес?
— Да причём тут… На работе… То есть у сослуживца…
— Интересная у вас работа, я замечаю… Адрес, я спрашиваю!
Илья Давидович понял, что лучше не выламываться, а спокойно отвечать на вопросы, чтобы Пужатый перебесился, понял, что неправ и отстал. Однако адреса сослуживца действительно невозможно было вспомнить теперь, в таком лихорадочном состоянии.
— Не помню точно сейчас. Я завтра могу показать, я завтра спросить могу.
— Значит, где были ночью, не помним? Или, может быть, не хотим вспомнить?
Жилы на шее Пужатого надулись и мерцали. Он встал, окинул комнату внимательным взглядом и, хлопнув дверью, вышел. Илья застонал, вскочил, стал метаться, подбежал к двери однако не совсем, чтобы не было вида, что он подслушивает, замер. Через некоторое время раздался звонок — пришёл Василий, принёс вермуту, плясал, напевал что-то восточное. Фёдор внушительно выговаривал ему, что портвейн пантейшнее вермута. Неожиданно раздался властный голос Пужатого:
— Ну шуметь! Передвигаться осторожно! В квартире — Кобот!
Поздно вечером, когда все уже утихли, Илья на цыпочках пошёл по коридору в туалет, с опаской прислушиваясь на каждом шагу. Нащупав дверь, он медленно, чтобы не скрипела, открыл её, вошёл и стал тихо-тихо закрывать. Раздался грохот, в коридоре вспыхнул свет. Пужатый схватил уже почти закрытую дверь и рванул на себя с пронзительным криком:
— Стой, гад! Теперь не уйдёшь!
Илья до крови вцепился в ручку, однако дверь неотвратимо распахивалась. Кобот затравленно вскрикнул и закрыл голову руками.
