жили герои в пьесах Шекспира.
Из клетки глядеть на непойманных птиц.
Из глины лепить солдат-неубийц.
Время от времени, время от времени
всё у меня в порядке.
Но порой мне этот порядок
кажется гадким.
Жить – как среди взрослых людей:
мелкие сделки с совестью.
Завидовать прямодушью детей.
'Нет печальнее повести…'
Время от времени, время от времени
мне хорошо с человеческим племенем,
хоть и ночью помню, и днём –
медленно с племенем и гниём.
Жить в золотых песках у моря
синего, рядом – седые горы,
перебирая волну за волной:
чёт ли – придёшь – или жить одной?
Время от времени, время от времени
вспомню – умею ждать,
но порой не хватает времени
уметь или вспоминать.
Жить бы как птицы живут и звери, –
без иллюзии, без веры,
будто радость способна длиться,
а конец – не объявиться.
Знаю, бывают и исключения:
платье кружевного плетения,
сапоги из кожи дублёной,
запах белоснежных пионов,
и одна – сквозная, как нить, –
мысль: кого бы теперь пристрелить?
Жить – как когда-то жили цыгане.
Ночь. Костёр. Туман.
Сладостное самоотрицанье.
Несходящий дурман.
Желание петь: песнею стать бы.
Плакать со слабой будучи храброй.
Время от времени, время от времени
дробь барабанная – да по темени.
Чаще же – как бывало встарь –
только стоны пьяных гитар.
Жить – как узоры в калейдоскопе:
пребражения.
Кто я – белая, чёрная? Обе.
Сон мой – снов спряженье.
Хамелеон мне настроение
дал бы своё, а кошка бы – зрение.
И добыть бы ещё сновидение,
которое мне не снилось.
Время от времени, время от времени
суетливых боюсь сомнений.
А иногда – нагого стыда
неодолимой силы.
Жить в неприкаявшемся пространстве
меланхолией вечных странствий,
стремлением всех полюбить, – любого,
в старом времени или новом.
В самую грязную яму свалиться,
к самому чистому свету пробиться…
Вяжет язык вино шампанское –
привкус стронция.
Слепнут глаза от платья цыганского
днём у солнца.
Ночью же старики о погибели шепчут по-прежнему –
под шелест волны, отраженье луны ласкающей нежно.
(Пер. Нодар Джин)
ОКНО
Окно, мельчайшим дождём окроплённое, –
как только что начатый холст Сёра.
Прозрачный. Влага словно приклеена.
Не движется. Не мокра.
За исключеньем единственной капли.
Она на стекле разбухает, круглится,
напоминая слезинку стыда:
всё начинает светиться, искриться
в ней. Дробится звезда.
Ночь целиком уместилась в капле:
от жары ошалевшая мошкара
мечется в жёлтом, ослабленном
свечении фонаря-шара.
То ли пристыженно, то ли нежно
шар мерцает, как минерал
драгоценный, в заснеженных
укрывающийся горах,
которые завершаются в небе острыми колпаками льда…
И когда потом собравшаяся в капле той вода
начнёт сползать, – за нею прямая борозда, –
она внезапно на мгновенье ока
блеснет в окне, обдав его, как током,
неясным страхом. В нём мы и являем