выражение у нее на лице было такое, какое я видел только однажды – у человека, сумевшего удрать от лесного пожара. Горе, смятение, невозможность поверить в случившееся мешались в ее взгляде. Она как будто не знала, на каком свете находится – среди мертвых или с живыми.
«Каспер? – прошептала она. – Это ты?»
Я подтвердил, что это и впрямь я. Она принялась рассказывать, но так непонятно, что мне несколько раз пришлось просить ее повторить. Но даже и разобрав наконец сказанное, я так и не сумел уловить его смысла.
Эстер поведала мне, что все началось вечером, незадолго до заката: было еще достаточно светло, чтобы разглядеть происходящее. Она постирала одежду детей и развешивала ее на веревке, когда через каменную садовую стену засочился красноватый пар. Пока женщина гадала, что это такое, странное явление достигло ее и стало подниматься, поглотив бельевую веревку, скрыв от взгляда самый дом. Некоторое время Эстер просто стояла, борясь с нарастающим беспокойством. Пар вначале источал приятный запах, сладкий, цветочный. Потом запах изменился, стал неприятным. Теперь он отдавал тухлым мясом.
Эстер услышала в отдалении пронзительный крик и перепугалась до смерти. Разгоняя руками туман, она бросилась к дому. Все тот же пар заполнял каждую комнату и все коридоры. Эстер почти ощупью пробиралась внутри дома, панически окликая детей. Потом она увидела незваных гостей. Это были три гигантские крысы, каждая ростом со взрослого мужчину, с желтыми зубами, с черными безжалостными глазами. Эстер вооружилась кухонным ножом и погналась за крысами по дому; о том, что они могли сотворить или уже сотворили с ее детьми, она даже думать боялась.
Наконец крысы затворились в буфетной и зашипели на нее через дверь.
Эстер же нигде не находила детей.
Она все отчаяннее звала их, затем, спотыкаясь, выбралась наружу. И поняла, что ее крикам вторил целый хор – со всех сторон, из каждого дома Грушевого. Паника охватила весь городок. Неясное сомнение шевельнулось в сознании Эстер, но его природу она понять не могла. Ясно было одно: что-то в мире неправильно!
Это все туман, наконец сообразила Эстер. Я спятила. Это оттого, что появился туман!
Она двинулась вперед по дороге, между тем как слева и справа доносились ужасные звуки. К тому времени, когда она выбралась из Грушевого, уже пала темнота. Тем не менее она поняла, что странный туман остался позади, ибо сознание начало проясняться. Оглянувшись на городок, она не увидела ни огонька в ночной темноте, лишь доносились непрестанные крики и вопли. Побуждение вернуться и продолжить поиски детей боролось с намерением искать внешней помощи. Все еще не придя в себя после случившегося, Эстер кое-как добралась сюда и разбудила меня, невзирая на глухой час.
Я немедленно собрал всех на совет, и уже через час мы ехали по дороге, что вела в Грушевый. Мы прибыли туда с первыми проблесками рассвета, столь же промозглого и сырого, как и все предыдущие. Красно-малиновый туман успел рассеяться, но отметины оставил, да какие!
Все кругом покрывала тончайшая пленка чисто-алого цвета. И каменную стену, окружавшую Грушевый, и каждый лист каждого дерева, и все крыши, и улочки. Медленно въезжая в притихший городок, мы увидели и другие последствия странного явления: пострадавших. Человеческие, не побоюсь этого слова, развалины.
Первым нам встретился мужчина, он сидел на крыльце дома, держа в руках шнурованный женский ботинок. Мы окликнули его. Но он не обратил на нас никакого внимания. Я приблизился, спросил, не ранен ли он. В конце концов он поднял глаза, показал ботинок и произнес: «Волки не носят обуви…» Казалось, это заявление потрясло его самого. Больше мы ничего не добились от этого человека.
Некоторые дома и амбары оказались сожжены самими жителями. От них шел чудовищный запах. Многие другие дома стояли в целости, со зловеще приоткрытыми дверями. Сквозь щели я заметил переломанную мебель, порванные шторы, разбитые окна…
Дальше, Шадрак, я описывать не буду: картина открывалась слишком ужасная. Полагаю, те несколько ночных часов унесли жизни половины обитателей Грушевого.
Мы вернулись к дому Эстер. Конечно, бедная женщина была глубоко потрясена. Она дрожала, идя рядом со мной, и заговорила только у самого дома.
«Не пойму я кое-чего…» – сказала она.
Я ответил:
«Я тоже очень многого не понимаю».
«Каким образом, – пропустив мои слова мимо ушей, продолжала Эстер, – крысы сумели забаррикадироваться в
