– Ты должна сейчас успокоиться. Обязательно. Ты переволновалась. Переволновалась сильно. Нам сейчас нужно сделать все, чтобы роды не начались. В срок родишь, ясно тебе? Вот так. Мальчик у тебя, не проверяли?
– Мальчик.
– А я так и думал. Ты разволновалась, вот он наружу и постучался – мол, чего там, мамка, кто тебя обижает? Заступник. Поплачь, если плачется. Только не волнуйся.
Мы тебя не бросим. Ни в коем разе. Специалисты уже едут. Ты, главное, успокойся.
Попробуй расслабиться. От этого многое зависит. Не холодно тебе?
– Нет.
Степан Ильич крикнул – видимо, в холл:
– Но-шпа нужна! И валерьяна!
Через секунду уже со двора донеслось:
– Но-шпу! Валерьянку!
– Сейчас будет! – отвечал кто-то.
– Надя! Ефим! – позвал Степан Ильич.
И одновременно голос Антона:
– Степан Ильич, можно ехать!
Высвободившись из Надиных объятий, Фима распахнул дверь, вышел. Следом Надя, наступая ему на пятки.
Под самой галереей, запрокинув голову, стоял Антон. Нервно постукивал себя кулаками по бедрам.
– Мне подняться? Машина готова.
– Так! – отец прищурился. – Сейчас.
– Бригада-то выехала?
Вместо ответа Степан Ильич достал мобильник. Дозвонившись, спросил требовательно:
– Выехали, нет? Хорошо. Номер машины я просил, Веня. Семьсот восемь, “мах”. Так?
Ну, все. Я твой должник… Вызов оплатим, само собой.
Антону:
– Слушай, можно так устроить, чтобы на посту из Любореченска встретили “скорую”, номер семьсот восемь, “мах”? А мы…
– Верно! – Антон уже выбегал на крыльцо. – Сразу, балбес, не сообразил!
– Чтобы сопроводили! С мигалками! Чтобы быстрее! – кричал вдогонку Степан Ильич.
Надя убежала вниз. Пока Степан Ильич, подхватив под шею, аккуратно приподнимал Юлю, Фима, зайдя со спины, ухватил ее под мышки. Стараясь не смотреть на ее живот, помог встать.
– Вот так.
Юля стояла, глядя в пол, – сосредоточенная, притихшая. Цепко сжимала Фимино запястье. Фима стоял, как на мине – боясь шелохнуться.
Нежность, растревоженная в нем Надиными объятьями, все еще ходила волнами, искала выхода. Было ново и непонятно – он весь был пронизан этим искристым чувством, которому не знал ни приложения, ни даже точного имени. Ладони покалывало. Звенело в ушах. Тянуло приласкать Юлю, прижаться к ней так, как к нему самому только что прижималась Надя. “Хорошая моя, хорошая”, – просилось с языка.
Не зная, как излить себя, Фима украдкой от отца, пока тот высматривал что-то в холле, поднял к губам Юлину руку и поцеловал. И вспомнил почему-то, как болтался в ночной пустоте на веревке, а жизнь была – с крохотный пятачок, мерцающий зыбко, готовый истаять в любое мгновенье. И как в приступе страха, будто спеша удостовериться, что окружающий мир не так уж зыбок и выстроен из прочных вещей, он лизнул кирпичную стенку…
– Мы сейчас спустимся вниз и поедем навстречу врачам, – говорил Степан Ильич, растирая Юле слезы по щекам. – А волноваться не будем, да?
Не поднимая головы:
– Не будем.
Они медленно, муравьиными шажками, пошли к лестнице.
Ворота были распахнуты. Во дворе стоял крицынский “Форд”, возле которого расхаживал, то и дело поглядывая на крыльцо, отец Никифор.
Сергей сидел на лавке и мерно раскачивался взад-вперед. Рядом, положив руку ему на плечо и невольно покачиваясь вместе с Сергеем, – милицейский капитан. Капитан без умолку что-то говорил – что- то вроде: все будет хорошо, братан, вот увидишь, вот увидишь.
На крыльце и вдоль стен холла, вперемешку – сотенцы и милиционеры. Одни продолжали переговариваться, другие притихли, глядя на виновницу переполоха.
– Здравствуйте, – кивнула Юля, разглядев перед собой милиционеров.
Некоторые из них хором поздоровались в ответ. Кто-то нервно хохотнул.
Юле принесли стул, но сесть она отказалась. Выкатив живот, подперев поясницу руками, прикрыла глаза и начала молиться еле уловимым шепотом.
В холл влетел Алексей Крицын, следом за ним, отчаянно пыхтя, ввалился его отец.
– Все готово! – выдохнул Крицын старший и утер сгибом локтя мокрое лицо. – Едем?
Видимо, приключившаяся встряска нагнала на него истерического веселья. Он напоминал футболиста, отдавшего сложный пас в штрафную: ну же, давай! Заметил Фиму, подмигнул ему в знак приветствия.
– Я такой, – сказал, – меня хлебом не корми, дай кого-нибудь в больницу доставить.
Весь как на шарнирах – переминается с ноги на ногу, вертится волчком. Только что с Фимой шутил – уже Степана Ильича подгоняет.
– И кому стоим?! Чего ждем?! Ох, дождемся!
– Но-шпы не нашли?
– Вот, – Алексей протянул зажатые в кулаке пузырьки.
Надя забрала у него лекарства, метнулась на кухню за водой.
– По три таблетки, Надюш!
– Поняла, пап!
– Я уже подогнал. И сиденья сзади разложил, можно будет лежа. На своей товарищ майор везти не решился, но на моей еще и лучше, – говорил Костя, нелепо – видимо, пытаясь так справиться с одышкой, – выпячивая грудь и одновременно пригибая подбородок. – Даже связь успели наладить с гаишниками. Не разминемся.
Вернулась Надя, дала Юле лекарства.
Крицын одним глотком, как водку, проглотил оставшуюся в стакане воду.
– Вас как зовут? – подошел к нему Степан Ильич.
– Костя.
– Степа.
Они пожали друг другу руки.
– Ну что, дядя Степа, справимся?
За забором коротко вскрикнула милицейская сирена.
Степан Ильич повел Юлю к машине, Крицын побежал вперед. Все вокруг заколыхалось: потянулись следом, загомонили с новой силой. Вместе со всеми Фима вышел во двор.
Сергей влез первым, помог жене. Поставив ногу на порожек “Форда”, Степан Ильич оглянулся, отыскал взглядом Ефима.
– Езжай! – сказал Ефим, хотя отец вряд ли мог его расслышать. – Я потом в Любореченск приеду.
И как только завелся двигатель, пошел за дом – унести, укрыть то, что внутри, от окружающего гвалта. Отчаянно хотелось тишины. в начало страницы
«Дружба Народов» 2008, №12
© 2001 Журнальный зал в РЖ, 'Русский журнал'
