Городовой крякнул в усы и тяжелыми шагами подошел к беспокойному молодому человеку:
— Э-э… почтеннейший! Паспорт ваш покажите. Или еще какой документ.
Тут поведение купчика стало совсем подозрительным! Он сперва покраснел, точно вареный рак, затем побледнел и стал лихорадочно хлопать себя по карманам.
«Эге! — подумал блюститель порядка. — Что это он там нащупывает? Хорошо, ежели паспорт, а ну как револьвер?»
И тут случилось такое, что у городового глаза на лоб полезли, а подозрение, что перед ним мазурик, переросло в уверенность: у молодого человека отклеился правый ус! Такое случается, когда гримироваться толком не умеешь, да еще и вспотеешь от волнения.
Городовой железной хваткой взял купчика за локоть. Куда ж его тащить? В участок? Сдать околоточному, пусть разбирается? А может, сразу… Городовой глянул в сторону мрачноватой громады Метехского замка, где размещалось тифлисское жандармское управление и отдел контрразведки Кавказского фронта. Молодой человек дернулся, но куда ему было справиться с такой громадиной!
И в этот драматический момент из дверей банка вышел пожилой слуга. Лицо его лучилось: похоже, он удачно выполнил поручение своего хозяина и деньги с аккредитива снял. Но когда он увидел происходящее, в глазах его мелькнул ужас. Он стремительно бросился к городовому:
— Милейший! Отпустите моего хозяина, он ни в чем не провинился! — тон пожилого слуги был просительным и заискивающим.
Отпустить? Как бы не так! Сперва разберемся, что вы за птички!
— Это что за накладные усы?! — грозным басом пророкотал городовой. — Вы кто такие? Налетчики? Анархисты? А может, вовсе германские шпионы?!
Хоть вид у городового был угрожающим и его — настоящие! — усы топорщились, словно у рассерженного кота, но… Но опытный служака ясно чувствовал: никак не тянет эта пара на налетчиков! Да и на шпионов тоже. Что до анархистов и прочих революционных элементов, так их сейчас днем с огнем не сыщешь. Это десять лет тому назад в Тифлисе ужас что творилось: чуть не каждый день бомбы взрывали. Но за эту публику круто взялись, они попритихли, по щелям попрятались. Так что больше всего напоминала эта парочка обыкновенных мошенников.
Купчик, которого городовой продолжал крепко держать, ничего не ответил, только глазами сверкал. Пожилой оказался разговорчивее:
— Какие мы налетчики, ваше превосходительство? Хозяин это мой, у них спектакль любительский дома, загримировался вот, а в натуральный вид себя привести-то и забыл!
Городовой недоверчиво усмехнулся: м-да! Уж слишком такое объяснение белыми нитками шито, враньем отдает! Ишь ты, его аж в превосходительства произвели, прям как генерала. Сейчас я вам, господа мазурики, покажу «превосходительство»! Но тут он заметил, как пожилой слуга ловким незаметным жестом протягивает ему какую-то бумажку. Страж закона и порядка скосил глаза.
Ого! Бумажка оказалась сторублевой ассигнацией. Тут мысли городового побежали совсем по иному направлению…
Нет, нельзя сказать, что он был особо корыстолюбив и драл взятки с кого и за что угодно. Однако детишек кормить надо, не так ли? И сестра болеет, а доктора в Тифлисе дорогие. И старики родители… Меж тем сто рублей — денежки приличные, это его трехмесячное жалованье!
Опять же, будь эти субчики по-настоящему опасны, нипочем бы городовой денег не взял и их не отпустил. Но вот не чуял он настоящей-то опасности! Ни стрельбы в банке не было, ни взрывов… Не выскакивают из дверей ополоумевшие кассиры с воплем: «Караул! Ограбили!» Все тихо, спокойно и благолепно. Провернули эти двое какую-то хитренькую аферу? Так и бог бы с ними, пусть служащие банка пастью не щелкают. Вклады, кстати, застрахованы, а он даже и вкладчиком Русско-Азиатского банка не является, рылом не вышел-с! Ему что, больше всех надо? Вот и думай тут…
Ясное дело, думал он недолго. Волосатая кисть, удерживающая локоть молодого человека с приклеенными усами, разжалась. И сотенная мгновенно оказалась в ней.
Купчик, морщась, стал поправлять отклеившийся ус, и тут городовой заметил на тыльной стороне правого запястья молодого человека странный, точно от ожога, шрам в форме латинской буквы «W».
Городовому показалось, что где-то он о таком шраме слышал. Только вот где? От кого? В связи с чем? Но быстротой соображения страж порядка не отличался, был тугодумом. Пока он силился вспомнить обстоятельства, при которых услышал о таком вот шраме, пара непонятных личностей успела исчезнуть в аллеях скверика напротив здания банка.
Кстати, так ничего городовой и не вспомнил.
5
Небо над небольшим городком Эрджишем, расположенным на северном берегу озера Ван, заливала влажная апрельская синева. Ярко светило солнце, южный ветерок нес запах свежей озерной воды, расцветающего жасмина и еще чего-то радостного, неуловимо весеннего. Весело и ошалело кричали птицы: они тоже приветствовали расцвет весны, пели свои гимны торжествующей природе.
Но выражение лиц у двоих людей в генеральских кителях русской армии было отнюдь не веселое. По некоторым деталям поведения становилось очевидно: эти двое знают друг друга давно, хорошо и находятся в приятельских отношениях. Сейчас они негромко переговаривались между собой.
Одним из них был генерал-майор Николай Николаевич Юденич, командующий Кавказской армией. Юденичу пошел пятьдесят третий год, но генерал не утратил ни юношеской прямизны осанки, ни прицельной точности взгляда, ни быстроты ясного, острого ума. Верховный главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич заслуженно считал своего «двойного тезку» одним из лучших стратегов России и очень доверял Юденичу. Сейчас на плечах Юденича лежала вся ответственность за положение дел на русско-турецком фронте.
Собеседником Юденича был его подчиненный, генерал Петр Иванович Огановский, который командовал 4-м Кавказским корпусом. Он был несколько моложе Юденича и славился как блестящий тактик, мастер маневренной войны. Во всем облике Огановского ощущалась скрытая сила. Чем-то напоминал Петр Иванович туго сжатую стальную пружину, которая готова распрямиться и ударить.
Оба генерала с блеском окончили Академию Генштаба, правда, в разное время. «Фазаны», как называли генштабистов, считались элитой русского генералитета и всегда тепло относились друг к другу.
— Что-то давненько подарочек не прилетал, — нервно посмеиваясь, сказал Огановский. — С полчаса… Я уже привыкать начал, право слово!
— Перестаньте, а то накличете, — в сердцах отозвался Юденич. — Не томите душу, без того тягостно.
Вдруг откуда-то сверху раздался жуткий, ни на что не похожий визгливый вой, точно свора чертей из ада вырвалась. Двумя секундами позже в километре от генералов вспух куст грандиозного разрыва, грохнуло так, что ушам стало больно, задрожала, как при сейсмическом толчке, земля.
— Накликали! — мрачно усмехнулся Юденич. — Взял бы их наводчик на четверть градуса правее по горизонтали, и нет двух толковых русских генералов. Даже погон от нас не нашли бы.
— Вероятность слишком мала, — живо возразил Огановский. — Они же сажают в божий свет, как в копеечку. Слишком должно не повезти, чтобы прямиком под эту дуру угодить.
— Это до поры до времени они в божий свет сажают, — еще более мрачно сказал Юденич. — Что с потерями от обстрела: большие?
— А нет потерь. Пока нет, берегут нас святые угодники. Разве что полевую кухню прямым попаданием накрыло. Лошадь и ездовой прямиком на небо вознеслись. Н-но… Тут ведь что плохо, Николай Николаевич: боятся солдатики. Я их понимаю, мне — и то страшно. Ведь заглянешь в воронку, так оторопь берет: готовый пруд. Заливай воду и разводи карасей. Психологическое давление оказывают, сволочи, не считаясь, заметьте, с расходами. Представляю, сколько может стоить один выстрел. Но как только случится первое серьезное попадание с множеством жертв, расходы сразу же окупятся, вот ведь что! У каждого второго
