Броневой

белобрысой шевелюрой и прочими достоинствами гаражного мачо. Однако, когда речь заходила об истинной красоте, равных Маляру отыскать было невозможно. Тачки и байки, выходившие из-под кисти Пети Малярийкина, оказывались не просто прекрасными – БОЖЕСТВЕННЫМИ. Серые полуржавые монстры, грустно заползавшие в «наш ангар» на авторемонт и тюнинг, выходили оттуда покрытые арабской вязью и рунами. На них расцветали фантастические цветы и пейзажи. Парили драконы и единороги. Крались за добычей белые медведи и африканские львы! Все это Маляр создавал без компьютера и графических программ – собственными руками, талантом и самогоном. В нынешнем бесцветном серо-буро-малиновом веке, на бесконечных равнинах планеты-помойки Маляр стал почти единственным гением, создававшим прекрасное среди ужасного, чудное среди жуткого, живое среди руин.

Собственно, в основном из-за Малярийкина в мастерню двух приятелей тянулись заказчики от заобских окраин до центральных кварталов сдохшей и разлагавшейся столицы Сибири.

В отличие от криворожего напарника, Калмыш, напротив, имел рожу симпатичную, а с творчеством – отношения сложные. Ибо считал, что механик подобен трактору, и лишь тот, кто пашет с утра до вечера, способен добиться в этой печальной профессии непечального результата.

Впрочем, в данный конкретный вечер, испорченный, как поминалось выше, мрачностью туч и ожиданием мерзкого ливня, Калмыш возился с явлением не вполне заурядным, творческим и даже, можно сказать, требовавшим от него частицы креативного осмысления. На столе под руками мастера сопел и постанывал акватиновый двигатель, тот самый, что использовался в основном за пределами руинированного Новосиба-Наукограда в далеком процветающем Киеве, Берлине и прочих мировых притонах. Мерный гул ультрасовременного движка усыплял уставшего за день техника, продолжавшего затягивать установочные болты на раме агрегата. Основная работа, требовавшая участия интеллекта, была сделана, и сейчас Калмыш ковырялся сугубо на автомате, выполняя механические действия, почти не участвуя в них разумом. Шума от работающей модели было немного. Особенно если сравнивать с углеводородными моторами прошлых столетий. Равномерное гудение навевало тягостную дремоту. Калмыш клевал носом, то и дело рискуя упасть на собственный стол с уникальным силовым агрегатом и выронить отвертку. В промежутках между носовым заныриванием в сторону акватинового движка пацану снилось море, которое он никогда не видел, мамуля и батя (неизвестные даже в большей степени, нежели море), а также прочие захватывающие интригующие объекты.

Калмыша из сна вырвал крик.

– Костян, что, опять задрых?! Сейчас обварит тя, придурок, как в прошлый раз! Не спать! – проорал Петя Малярийкин, вваливаясь в ангар с лопатой наперевес, словно с винтарем в бою. На что имел право. Снег, который соскребали с подъездной дорожки всю зиму, слежался вперемежку с копотью, отработкой, прочим дерьмом и сейчас стал твердый, как деревяшка. Нежной девоньке Весне эта субстанция поддавалась мало. Однако лому и лопате – вполне. Поскольку талый снег содержал изрядную долю всякой отравы, Маляр, как всякий эмоционально-творческий человек, долбил его последние дни просто остервенело. И на тачке отвозил подальше от дверей. Дабы испарения, понимаешь, не скапливались в ядовитые лужицы.

Калмыш открыл правый глаз и вяло помахал рукой. На крики напарничка ему было давно и убедительно наложить. Однажды, конечно, его обварило кипящим тосолом, но то было давно (почти год назад, ух – вечность!) и был он тогда зеленый. В отличие от тосола температура кипящего и булькающего акватина, насколько Костя сам установил опытным путем, не превышала шестидесяти градусов. То есть обжечься и обвариться нереально при всем желании, поскольку акватин не кипел, а словно бы только изображал кипение – испарялся, впитывался и все такое.

Интересно, но выхлопная система у акватиновых конструктов отсутствовала напрочь, создавая замкнутый на девяносто восемь процентов контур, от КПД которого у Малярийкина головной мозг закручивался в спинной. Как говорится, «Аве!» умникам ВТЭК[1]. Чтобы сдохли все, не болели. Прикол с «умниками» состоял в том, что ученые научного департамента ВТЭК, запуская в народ массовое производство акватина, рассчитывали сохранить ноу-хау. Но не смогли. Больно ушлый народ выжил в Сибири после Войны-Смерть – неушлые-то систематически помирали! Посему Калмыш полагал, что скоро акватин станет дешевле воды, Маляр упорно доказывал обратное. Ну а пока…

Пока Калмыш потер сонные глаза.

– Нормально все будет, Петя, – просипел он задумчиво. – Законы физики, братюнь, никто не отменял.

– Да че мне твоя физика? – Малярийкин отставил лопату, стянул свитер через голову и закинул на полку. – Время много теряешь, братюнь, возишься с этой хреновиной. Думаешь, акватин твой хваленый в частных мастернях надолго задержится? ВТЭК все обратно к грязным ручкам приберет, вот увидишь. Даю пару месяцев, не больше. Серьезно, Кот! Скоро будем закапывать этот твой хваленый акватиновый движок, пока полицаи по темени сапогами не настучали. Причем закапывать с ремкомплектом. А я говорил тебе: не бери эту хрень новомодную. Не бери!

– Пока сволочи из ВТЭК все оформят, времени пройдет, братюнь, – возразил Кот. – Люди поймут, что акватин полезен, а делается легко. Что еще надо для пиратского производства? Только меньше шлюх на улицах, чтобы не отвлекали. И больше самогона, чтобы реже из дома выходить.

Малярийкин дебильную шуточку пропустил мимо ушей. После тяжелого физического труда, который, как известно, ни хрена не облагораживает, он был злой.

– Лучше бы танком своим занялся, – выцедил художник. – Который месяц Нике обещаешь? И чего?

Калмышу нечего было возразить. Посему, тяжело вздохнув (сон резко сгинул), он принялся с усердием ковырять ультрасовременный движок.

Помянутая Малярийкиным мадемуазель Ника (между прочим, женщина – редкий конструкт для вшивой мастерни на окраине