Дуглас Престон, Линкольн Чайлд
Белый огонь
С благодарностью «Конан Дойл эстейт лимитед» за разрешение использовать персонажей из рассказов о Шерлоке Холмсе, принадлежащих перу покойного сэра Артура Конан Дойла.
Линкольн Чайлд посвящает эту книгу своей дочери Веронике
Дуглас Престон посвящает эту книгу Дэвиду Морреллу
Пролог
Истинная история
Молодой доктор простился с женой на платформе железнодорожного вокзала в Саутси и сел в экспресс, отправляющийся в Лондон в 4.15, а три часа спустя прибыл на вокзал Виктория. Протиснувшись через шумную толпу, он вышел из здания вокзала и остановил двухколесный кеб.
– Отель «Лэнгхам», пожалуйста, – сказал он кебмену и откинулся на спинку потертого кожаного сиденья, преисполненный радостного предвкушения.
Кеб поехал по Гросвенор-плейс. Стоял превосходный вечер позднего лета – такие вечера крайне редко выдаются в Лондоне. Меркнущий свет дня еще проливался на забитые всевозможными повозками улицы и покрытые сажей здания, озаряя все волшебным золотистым сиянием. В половине восьмого фонари только начали зажигать.
Доктор довольно редко приезжал в Лондон, а потому с интересом поглядывал в окно. Кебмен свернул направо на Пикадилли, и теперь перед его пассажиром в предзакатном сиянии предстали дворец Сент-Джеймс и Королевская академия. Эти толпы народа, этот шум и зловоние города, так непохожие на тихую местность, где стоял его дом, наполняли доктора энергией. Бессчетное число копыт выбивало дробь по брусчатке, а тротуары гудели под ногами представителей самых разных классов: клерки, барристеры и джентльмены шли бок о бок с трубочистами, уличными торговцами и продавцами конины для кошек.
На Пикадилли-серкус кеб резко повернул налево на Риджент-стрит, миновал Карнаби и Оксфорд-серкус и остановился перед входом в «Лэнгхам» – первый построенный в Лондоне гранд-отель, который до сих пор так и оставался самым стильным. Расплатившись с кебменом, доктор оглядел витиеватый фасад, отделанный песчаником, большие окна и балконы с коваными перилами, высокие коньки крыши и балюстрады. Архитектура мало интересовала его, и он предположил, что фасад представляет собой смесь разных стилей – бозара и северогерманского неоренессанса.
Он вошел в большой портал и услышал звуки музыки: струнный квартет, спрятанный за ширмой из парниковых лилий, играл Шуберта. Доктор остановился, обводя взглядом великолепный холл, заполненный людьми, которые сидели на стульях с высокими спинками, читали свежие номера «Таймс» и пили портвейн или шерри. В воздухе висел аромат дорогих сигар, смешивавшийся с запахом цветов и дамских духов.
У входа в ресторан доктора встретил невысокий, довольно упитанный человек в шерстяном рединготе и мышиного цвета брюках, приблизившийся к нему быстрыми шагами.
– Вы, вероятно, Дойл, – сказал он, протягивая руку для пожатия. У него была широкая улыбка и отчетливое американское произношение. – Меня зовут Джо Стоддарт. Очень рад, что вы смогли приехать. Идемте, остальные уже здесь.
Петляя между застланных скатертями столов, Стоддарт направился в дальний угол зала, а доктор последовал за ним. Ресторан с его высокими дубовыми оливково-зелеными панелями, желтоватым фризом и лепным потолком был еще шикарнее холла[1]. Стоддарт остановился у роскошного стола, за которым сидели двое.
– Мистер Уильям Джилл, мистер Оскар Уайльд, – сказал Стоддарт. – Позвольте представить вам доктора Артура Конан Дойла.
Джилл, в котором Дойл узнал широко известного члена парламента от Ирландии, встал и поклонился с добродушной степенностью. Массивная золотая цепочка обхватывала его дородное брюшко. Уайльд, как раз собиравшийся отпить вина из бокала, промокнул свои довольно пухлые губы камчатной салфеткой и показал Конан Дойлу на стул рядом с собой.
– Мистер Уайльд развлекает нас историей о чайной церемонии, на которой он присутствовал сегодня, – сказал Стоддарт, когда они сели.
– У леди Физерстоун, – уточнил Уайльд. – Она недавно овдовела. Бедняжка, у нее от горя волосы позолотели.
– Оскар, – со смешком произнес Джилл, – вы и в самом деле ради красного словца родную мать не пожалеете. Так говорить о даме!
Уайльд пренебрежительно махнул рукой:
– Миледи была бы мне благодарна. В мире есть только одна вещь хуже, чем быть предметом разговоров. И это – не быть предметом разговоров.
Говорил он быстро, низким манерным голосом.
Дойл скосил глаза на Уайльда. У этого человека была поразительная внешность. Чуть ли не гигантский рост, крупные черты лица, не по моде длинные волосы с пробором посредине, небрежно откинутые назад. Одежда его была эксцентрична до грани безумия. Черный бархатный костюм, плотно обтягивающий крупную фигуру, рукава с буфами, украшенные цветочным узором. На шее – узкое жабо в три складки из того же материала, что и рукава.
