Киргизы с листами.

Танец их был на фоне облаков и туч, иногда голубого неба, но только иногда.

Какой-нибудь Гёте, в камзоле и при чулках, написал бы: «Киргизов помнишь танец смелый…?» для какой-нибудь юной фон Леветцов, на которой он собирался жениться…

Когда я работал на заводе «Серп и молот» в Харькове, то вокруг и был только металл. Мы его и варили в небольшом ковше и потом оббивали металлические детали с так называемой «ёлки», где они действительно, как игрушки висели. Мы их сбивали алюминиевыми кувалдами сидя на корточках. Дело в том, что оббивать детали с ёлки должен был сжатый воздух, для этого должен был служить немецкий ящик, куда ёлка помещалась. Но сжатый русский воздух видимо был недостаточно сжат и силёнок у него не хватало.

Поэтому мы сидели на ящиках у конвейера, поставлявшего нам беспрестанно ёлки ещё в корке от состава, куда мы его заливали и алюминиевыми кувалдами обрубывали с ёлок детали. Юрка, дед Серёга и я. Мы назывались обрубщиками. Дед Серёга, я полагаю, давно уже умер, ему тогда уже было лет пятьдесят, а прошло с тех пор 54 года, не мог же он жить больше ста лет. Юрка-боксёр, у него была хорошая улыбка на широкой простодушной морде, тоже думаю уже не жив, поскольку добрый и компанейский парень был, и постоянно попадал как тогда называли «в компании». А какие компании в рабочем посёлке? Ясно, что плохие. Так что 99 шансов из ста, что Юрки тоже уже нет.

Ёлки у нас шли опять в переплавку. Детали, в том числе и коленчатые валы шли в моторы сельхозмашин и танков. Те моторы, которые для танков, поступали на завод Малышева, он не так уж далеко был расположен.

За несколько дней пока киргизы танцевали на крыше с листами, я вспомнил горы металлолома и магнезии у нашего цеха, лица моих товарищей из цеха точного литья, и загрустил.

Завод тот уже лет десять как разрушили, цуки, гады, чтобы им пусто было. Только в моей закопчённой памяти он остался, лежит погруженный.

Надо же, через толщу лет завод нет-нет и даёт о себе знать. Снится мне, что я опаздываю на работу на третью смену и бегу по территории, дождь идёт. По металлолому и магнезии вбегаю в открытые ворота цеха, а там наши гаврики уже все собрались, и ковш красный… И бригадир Бондаренко в брезентухе сидит, улыбается, кефир пьёт…

Металлического хочется. Хоть оцинкованный лист в эту книгу вставляй. А что, может и попрошу вставить, если это технически возможно.

Шинель

Ничего лучше суконной солдатской шинели я не носил. И запах от неё был мужественный. Последняя по времени шинель привезена была мне в Paris, Франция, где-то во второй половине 80-х годов, а ещё точнее, кажется в…, нет, вспомнить не могу уже.

Шинелей нам с Натальей Медведевой прибыло две, одна голубая, большая, офицерская, отошла ей, потому что она, Наталья, была большая девка: 179 сантиметров росту. Мне досталась солдатская, с чёрными погонами стройбата и золотистыми буквами СА (Советская Армия) на чёрных погонах.

Я долго выглядел молодым, даже в пятьдесят пять ещё. Поседел я уже в тюрьме, после 58-ми, так что солдатскую шинель я носил нормально, она мне была к лицу.

Я в ней как родился, так я себя почувствовал, и носил её на снимая. А в 1987-ом поехал в ней в Будапешт, немчуру там в советской шинели пугал. По этому поводу рассказ есть.

Есть фотография, она пошла на обложку книги Каррера «Limonov» в карманном формате Folio, я сижу в шинели, а вокруг – чёрная ночь Парижа, и внизу Сена течёт, это остров Евреев, где сожгли магистра ордена тамплиеров и оттуда с костра он послал своё ставшее роковым проклятие королевскому роду Валуа. Снимок обозначен как 1968 год, так ничего подобного, это 1986-й и Paris. Фотографию делал Жерар Гасто, хромой упрямец-фотограф агентства Sipa.

Сукно вообще ткань здоровская. И тёплая, и волосатая, и сушится, если промокнет, быстро. Да и промочить её нелегко. Шинель ввёл в российской армии белый лебедь наш, император Павел Петрович, иначе говоря, Павел Первый, которого оболгали, ошельмовали и обесчестили.

До Павла русская армия жила, передвигалась и воевала в мундирах. Под мундиры поддевали что у кого было. Где Павел выудил модель шинели, чёрт его знает, может у шведов, там же холодно.

Отец мой в шинели ходил. Когда я его первый раз в гражданском увидел, то чуть не заплакал. Шинель удобна тем, что на одну полу солдат ложится, другой – укрывается, – говаривал мой отец, видимо и не подозревавший, что принадлежит к роду русской военной аристократии, а не просто так…

Когда я в Париже укрывался своей шинелишкой стройбата, то покойно было так, словно защищён стал.

Вот почти анекдот. Как-то я где-то в районе Монмартра иду. У метро два работяги в краске все стоят и по-польски разговаривают. Увидели меня и замолчали. Я уже мимо прошёл, а они молчат. Я оглянулся, – стоят с испуганными лицами, решили, что русские и в Париж пришли.

А в Вене мы зашли в забегаловку на окраине шнапса выпить, так там тоже воцарилась тишина. Стоим у бара, а сзади где все галдели, вдруг – тишина. Вена помнит русские шинели, мы от них только в 1955 году ушли. Окружили потом, побить пытались.

Нас, на самом деле, крепко держит в своих руках прошлое, от моего отца до Павла Первого – один шаг. Через суконную серую шинель связь. Я их с дырками на груди видел, выстиранные от крови, но дырку не скроешь. Заштопать можно, конечно. Немецкие, вермахта, те грязно-зелёные были и качеством понежнее. Русское обмундирование погрубее, но и выдержит больше, если не всё. Шинель, сапоги.

Вы читаете Монголия
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×