разведки постоянно подвергается опасности попасть под подозрение, в любой момент он может быть разоблачён, предан, арестован, подвергнут пытке и приговорён к смерти. Требование бельгийских патриотов представлялось мне естественным. Но каким образом военное министерство могло превратить бельгийских подданных в английских солдат? Каким образом могли бы зачислить их на военную службу даже бельгийские власти? Ведь сообщить их список за границу было бы слишком опасно. И, наконец, как сделать солдатами женщин? А «Служба Мишлена» насчитывала немало женщин.
Я уже собирался изложить моему собеседнику все эти доводы, когда заметил выражение решимости на его лице. Тогда я задал осторожный вопрос: каким образом он считает возможным осуществить требование «Службы Мишлена» и как, по его мнению, могут быть приведены к присяге члены организации?
— Не знаю, — ответил он. — Вам придётся самому решить эту задачу. Мне даны инструкции обратиться к бельгийским властям в Гавре, если я не добьюсь удовлетворения наших требований англичанами. [30]
Я знал, что бельгийская разведка не располагала надежными средствами сообщения на бельгийско-голландской границе. Я сомневаюсь, чтобы бельгийская разведка вообще получала к тому времени какие-либо сведения из Бельгии.
Мне представлялось возможным лишь одно решение, принять требования «Службы Мишлена» в надежде, что после войны английские власти сумеют их выполнить, и сказал Лемеру, что снесусь со своим начальником в Англии и через день-два дам ему ответ.
Но было бесполезно обсуждать полученные требования с высшими инстанциями. Я знал, что если даже военное министерство захочет исполнить просьбу «Службы Мишлена», необходимо будет получить согласие бельгийского правительства, и таким образом будет упущено много драгоценного времени. Поэтому на следующий день я с чистой совестью сказал Лемеру, что его просьба удовлетворена, и он может известить об этом своих руководителей, а я приму меры, чтобы письмо было доставлено по любому адресу, который он укажет, в Брюсселе или Льеже.
Инженер Лемер был умным человеком. Он мог бы задать мне много щекотливых вопросов и поставить меня в затруднительное положение, потребовав гарантий или официального письма от военного министерства. Но, получив от меня благоприятный ответ, он счёл вопрос исчерпанным.
Вопрос о финансах был решён быстро. Я сообщил Лемеру, что мы еженедельно будем посылать «Службе Мишлена» такую сумму, какая потребуется для покрытия всех текущих расходов; деньги же, ранее взятые взаймы у Марселя Нагелмакерса и у Филиппара (другого банкира и бельгийского патриота), будут возмещены после войны. Это обещание было исполнено: после заключения перемирия обоим банкирам было выплачено 150 тысяч долларов в бельгийской валюте.
Лемер выразил полное удовлетворение. Он написал письмо руководителям «Службы Мишлена», в котором уведомлял их о достигнутом соглашении. Одновременно он снабдил меня адресом «почтового ящика» в Бельгии.
С этого момента руководители «Службы Мишлена» получили возможность сосредоточить своё внимание на расширении работы внутри Бельгии. Им больше не приходилось [31] заботиться о пересылке своих донесений через границу; мы обеспечивали доставку этих донесений в Голландию, по крайней мере, дважды в неделю.
Лемер оставался в Голландии достаточно долго, чтобы удостовериться, что связь между «Службой Мишлена» и разведкой английского военного министерства налажена. Так как его миссия была завершена, он отправился в Гавр, где поступил на службу в бельгийское правительственное учреждение. На прощание я взял с него обещание: до окончания войны не говорить никому ни слова о работе «Службы Мишлена». Своё обещание он выполнил.
Льевен отказался от своих связей со «Службой Мишлена» не без борьбы. Когда он узнал, что Лемер находится в Голландии и вступил в контакт со мной, он послал в Бельгию горячее письмо протеста, в котором резко нападал на разведку военного министерства. Он также всячески нажимал через майора Камерона в Фолкстоне, чтобы заставить нас отказаться от сношений со «Службой Мишлена», как вдруг стали известны подробности предательства Сен- Жоржа. Дальнейшее обсуждение вопроса отпало само собой.
После войны мне показали некоторые докладные записки Льевена. В графе «Служба Мишлена» он записал: «Украдена у меня разведкой военного министерства».
Это меня очень позабавило. Руководство «Службы Мишлена» было вольно само решать свою судьбу. Оно решило сотрудничать с той разведкой, которая обслуживала бы организацию наилучшим образом.
Голос собственника, прозвучавший в записке Льевена, весьма характерен для тех нравов, которые внесла за собой конкуренция между различными органами союзной разведки. В своем стремлении одержать верх над другими каждый из них невольно терял из виду главную цель — победу над немцами.
«Служба Мишлена» была создана её руководителями — бельгийскими патриотами. Заслуга её создания принадлежит только им, а не какой-либо из союзных разведок. На первых ступенях своего развития она находилась в контакте с французской и бельгийской разведками и через Льевена с разведывательным отделом английского генерального штаба. Для неё было большой удачей, что затем она связалась с нами, так как в тот период только мы могли дать ей полную гарантию благополучной доставки донесений через голландско-бельгийскую границу. [32]
Глава V. Милитаризация «Белой дамы»
Начался новый период в жизни «Службы Мишлена». Прежде всего, она переменила название. Из донесений, которыми немецкая тайная полиция завладела при аресте Файена и Монфора в связи с предательством Сен-Жоржа, а также из перехваченной корреспонденции Льевена и «Службы Мишлена» немецкая тайная полиция узнала это название. Необходимо было создать представление, будто организация совершенно прекратила свою деятельность. Вот почему «Служба Мишлена» исчезла со сцены, организации стала называться «Б. 149», а затем «Белой дамой». Это последнее название было подсказано легендой о призраке белой дамы, появление которой кому-нибудь из правящих Гогенцоллернов должно было предвещать падение династии.
Деве и Шовен занялись перестройкой организации на военную ногу. На первой ступени существования «Службы Мишлена» они пытались организовать обособленные и самостоятельные ячейки с центрами в Льеже, Брюсселе, Намюре и Шарлеруа. Они намеревались даже создать отдельный «почтовый ящик» для каждой ячейки и обслужить её самостоятельной курьерской связью с Голландией. Но вскоре они убедились, что Льевен располагал только одним единственным пунктом перехода границы. К тому же отсутствие опыта заставляло руководителей ячеек непрерывно советоваться с центральным руководством. В результате удалось изолировать лишь отдельных агентов, подвергавшихся особенно крупному риску, тогда как все звенья организации продолжали оставаться тесно связанными одно с другим. В новых условиях Деве и Шовен получили возможность достигнуть с небольшими изменениями того, к чему стремились с самого начала.
Были созданы три батальона с центрами в Льеже, Намюре и Шарлеруа. Каждый батальон был разбит на роты, каждая рота — на взводы. Таким образом, намюрская ячейка превратилась во второй батальон, имевший роты в Марше, Намюре и Шимее. Маршская рота имела взводы в Марше, Арлоне и Люксембурге. По такой же схеме были построены и другие роты. Каждое из этих подразделений обслуживало район, название которого оно носило.
Четвёртый взвод каждой роты занимался исключительно сбором донесений от трёх других взводов и передачей их ротному [33] «почтовому ящику». Каждый батальон имел специальное подразделение, собиравшее донесения в ротных «почтовых ящиках» и доставлявшее их в батальонный «почтовый ящик». Оттуда их забирал особый курьер, отвозивший их в Льеж, в «почтовый ящик» главного штаба. В Льеже имелось три таких «почтовых ящика», по одному на каждый батальон. Эти «почтовые ящики», а также обслуживавшие их курьеры были почти полностью изолированы от остальной организации. Участники курьерской службы знали только то, что имело отношение к их непосредственным обязанностям. Им было запрещено наводить справки о других членах организации.
Каждый батальон имел секретариат. В секретариате перепечатывались на пишущей машинке донесения, доставленные в батальонный «почтовый ящик» и проверенные командиром батальона. В Льеже донесения всех трёх батальонов изучались Деве и Шовеном. Затем эти донесения поступали в секретариат главного штаба, где подготовлялись к отправке в Голландию. Специальный курьер отвозил донесения из секретариата Главного штаба в пограничный «почтовый ящик». Здесь начинались функции разведки военного министерства. Мы забирали оттуда донесения и переправляли их через границу в Голландию. Работа пограничного «почтового ящика» была самой опасной в организации, и поэтому всякий соприкасавшийся с ней подвергался особенно тщательной изоляции. Перепечатка донесений на машинке преследовала двоякую цель: сокращался объём донесений и одновременно устранялась улика, какую представляла бы рукопись, если бы она была перехвачена полицией. Главный штаб состоял из двух начальников, из верховного совета в составе восьми членов, священника, отдела контрразведки, финансового отдела, отдела связи, уже упомянутого секретариата, особого отдела, обеспечивавшего бегство скомпрометированных агентов и их переброску через границу, наконец, из отдела, занятого расширением деятельности организации.
Все участники организации приносили следующую присягу:
«Я заявляю, что вступаю солдатом в военный разведывательный корпус союзников до окончания войны. Я клянусь перед богом соблюдать это обязательство; добросовестно выполнять порученные мне задания; повиноваться моим начальникам; никому не открывать без особого разрешения что-либо касающееся [34] службы, даже в том случае, если это навлечёт смертельную угрозу на меня или моих близких; не участвовать в другой разведывательной организации, не нести никакой посторонней работы, которая могла бы привлечь ко мне внимание или вызвать мой арест немцами».
Каждому члену организации вручался опознавательный свинцовый жетон с выгравированными на нём именем, датой и местом рождения, а также личным номером. Этот жетон полагалось немедленно зарыть в землю и не извлекать до окончания войны.
Военизация и воинская присяга повлекли за собой важные последствия. Прежде Деве и Шовен были вынуждены, перед тем как выполнить какой-либо проект, обсудить его со своими агентами. Это было связано с потерей времени и заставляло раскрывать такие организационные детали, которые следовало хранить в строжайшей тайне. Теперь рядовой агент получал приказание и выполнял его безоговорочно.
Присяга вместе с тем раз навсегда клала конец посторонней работе участников организации, например, доставке ими писем от бельгийских солдат с фронта, распространению «Либр Бельжик» и других подпольных изданий, переброске военнообязанных бельгийцев через границу и т. п. Эта посторонняя деятельность часто вела к арестам агентов и неизменно компрометировала разведывательную организацию, к которой они принадлежали.
Военизация принесла моральное удовлетворение многим военнообязанным бельгийцам, состоявшим в «Белой даме» Эти патриоты хотели быть уверенными, что ни бельгийские власти, ни общественность не осудят их после войны за то, что они не перешли границу и не вступили в ряды, армии. Наконец, опасение военного суда после заключения мира служило добавочным стимулом к молчанию для тех, кто попадал в сети немецкой полиции.
