Что там – за словом? Вопросы интерфейсной теории значения слова

Подробное изложение основных этапов моего пути поисков ответа на основной вопрос: «что там – за словом?» даётся во введении к книге1; здесь ограничусь только самыми основными сведениями, объясняющими закономерность выхода на понятия «живое слово», «живой мультимодальный гипертекст», «интерфейсная теория значения слова».

1. От системно-структурного анализа к интегративному подходу

Каждый исследователь испытывает на себе влияние современных ему научных теорий и популярных общенаучных метафор. Поэтому вполне естественно то, что первоначально анализ значения исследуемых слов вёлся мною по линии разложения значения слова на лексико-семантические варианты и выявления компонентов значения, общих для тех или иных слов или различающих их на некотором основании. Однако уже первые эксперименты с носителями языка показали, что для индивида могут оказаться значимыми основания для связей, которые представляются недопустимыми с точки зрения строгого лингвистического подхода, что, в частности, привело к введению экспериментально обоснованных терминов «симиляры» и «оппозиты» для случаев, когда факты переживания индивидом наличия близости или противопоставленности значений слов имеют место, но не могут получить объяснения с позиций строгого лингвистического анализа. Например, считается, что синонимами могут признаваться только слова, принадлежащие к одной и той же части речи, однако психологически принадлежность к части речи выступает как деталь поверхностного уровня языка, на что в свое время указал Дж. Миллер2. Так, при выполнении задания записать слова, близкие по значению, были зафиксированы пары слов типа: идти – пешеход; кончать – финиш (здесь и далее примеры из моих экспериментов обозначаются курсивом). Подобным образом примеры типа квадратный – круг при выполнении задания записать слова, противоположные по значению, оказываются свидетельствами связи на глубинном уровне смыслов (в данном случае важен признак ‘форма’ как основание для противопоставления, возможно – с опорой на зрительные образы именуемых объектов, но несомненно – без учёта принадлежности соотносимых именований к одной и той же или разным частям речи). Не менее интересным представлялся и встреченный в газетном кроссворде пример, в котором требовалось записать слова с противоположным значением, при этом фигурировали пары слов типа Монтекки – Капулетти, что, с одной стороны, может трактоваться как лингвистическая необразованность составителя этого кроссворда, а с другой – показывает, что носитель языка решает задачи установления близости или противопоставленности на основании не столько значений слов, сколько признаков именуемых словами объектов (в широком смысле, т.е. действий, состояний, ситуаций и т.д.).

Весьма показательными оказались материалы экспериментов с немедленным и отсроченным воспроизведением слов, предъявлявшихся в ходе разного рода ассоциативных экспериментов. Были обнаружены ошибки воспроизведения, классифицированные мною как «приписки» и «подмены». Так, при наличии в экспериментальном списке одного – двух примеров, относящихся к некоторой категории, в записях испытуемых можно было обнаружить более или менее полный перечень других членов той же категории (например, терминов родства, именований домашних животных, цветообозначений и т.д.). Иногда испытуемые вспоминали не слово, фигурировавшее в экспериментальном списке, а его синоним или симиляр, антоним или оппозит, общее именование категории и т.д. Были также прослежены примеры опосредованного рядом смысловых переходов поиска слова, так или иначе связанного с искомым.

Основания для связей между словами в лексиконе человека устанавливались также при анализе оговорок и речевых ошибок в родном или изучаемом языке. Так, высказывание очередного докладчика «Как только что сказал Иван Демьянович…» вызвало общий смех присутствующих, поскольку ранее выступавшего звали Петр Гурьянович, что выявило взаимодействие таких оснований для поиска слова в памяти, как количество звуков/букв, отнесение к категории личных имён, к тому же исконно русских и широко распространённых (Иван, Петр) и/или устаревших Демьян, Гурьян).

Особый интерес для исследования представили ошибки в речи на втором или третьем языке, что позволило выявить различные виды связей на основе формы и значения слова, а также внутриязыковые и межъязыковые контаминации разных видов, в том числе обусловленные этнокультурной спецификой процессов категоризации и/или эмоционально– оценочного переживания значимости какого-то признака объекта, не обязательно существенного, но, возможно, характерного или приписываемого объекту в некоторой лингвокультуре.

Совокупный корпус экспериментальных данных, полученных мною в 1970–1980-е годы с применением разных исследовательских процедур в условиях владения одним, двумя и тремя языками, в сочетании с широким межъязыковым/межкультурным сопоставлением ассоциативных норм разных языков убедительно показал, что за словом у индивида лежит широчайшая сеть разнородных многократно пересекающихся связей, устанавливаемых по множеству оснований разных модальностей и уровней обобщённости. Это привело к разработке методики анализа экспериментальных материалов с выходом на «глубинный» уровень и позволило описать принципы организации внутреннего лексикона человека как функциональной динамической (самоорганизующейся) системы, в которой имеет место органическое взаимодействие языковых и энциклопедических знаний индивида, а также социально принятых и личностно переживаемых смыслов, норм и оценок. При этом специфика единиц лексикона выводилась мною с опорой на представления о механизмах становления символической функции слова у ребёнка, на результаты моделирования процесса речемыслительной деятельности человека, на обнаруженные механизмы поиска слов в памяти и установления связей между ними. Результаты этой многолетней работы описаны в моей докторской диссертации и в книгах3.

Установленные в экспериментальных исследованиях факты не могли не привести к выводу о необходимости исследования того, как слово действительно «живёт» в качестве достояния индивида – представителя вида и личности, т.е. была поставлена задача рассмотреть специфику «живого слова» в отличие от слова, описываемого в словарях с позиций лексикосемантической системы языка как самодостаточной сущности.