на деревянном столбе, устанавливает электрические провода и белые фарфоровые изоляторы и улыбается.
Ещё одна фотография, недавно мною полученная, запечатлела отца, сидящим с мандолиной в руках, среди целого состава музыкантов оркестра струнных инструментов, в оркестре только две девочки, остальные мальчики-подростки, а в центре сидит по-видимому руководитель оркестра — седой дядька с тёмными усами.
Внимательно поизучав лица четырнадцати юных музыкантов, включая двух девочек, я пришёл к выводу, что двенадцать из них явно рабоче- крестьянские парубки, а вот лицо моего отца и ещё одного мальчика, он стоит в профиль, изобличают другую породу, лица более обработаны, детализированы, что ли, они тоньше. Из оставшихся двенадцати прямо над отцом стоит со скрипкой и смычком явный мальчик-цыган, но цыган, что с него взять.
Как мой отец выглядел. Среднего роста, скорее хрупкого соразмерного сложения… Есть фотография: отец в ковбойке, волнистые, но уже видно, что слабые, волосы. Надпись на обороте «Веня перед уездом в Красную Армию. Лето 1938 г.»
Есть ещё фотография, тот же отец, в той же ковбойке, с прильнувшей к нему двоюродной сестрой, Лидой. Надпись: «Веня и Лида, лето 1938 года». У отца хорошие тонкие длинные брови.
А вот фото, подписанное карандашом «Лиде от Вениамина», дальше идёт стёршаяся короткая надпись, начинающаяся со слова «научись…»
Ещё одна фотография, недавно мною полученная, запечатлела отца, сидящим с мандолиной в руках…
…с прильнувшей к нему двоюродной сестрой, Лидой. Надпись: «Веня и Лида, лето 1938 года».
…фото, подписанное карандашом «Лиде от Вениамина», дальше идёт стёршаяся короткая надпись, начинающаяся со слова «научись…» И подпись — Вениамин, Воронеж, 1939 г.
И подпись — Вениамин, Воронеж, 1939 г. На фото коротко остриженный солдат с эмблемами (молнии) связиста на петлицах. Возмужавший за год. Слегка отъетый.
То есть уже в армии.
Фуф, наваждение от этих фотографий на меня нашло. Я не собирался писать жизнеописание моего отца, перебирая его годы жизни.
Видимо, осенью 1938 года он вошёл в армию, а вышел из неё только уже в 1968 или 1969 году, вот я даже и не знаю точно, хотя в те годы ещё жил в России. 30 лет он отдал армии, в армии он занимался и электротехникой, и его музыкальные способности ему пригодились, когда он некоторое время был начальником клуба. Есть фотографии, где он сидит среди девок-солдаток с мандолинами, гитарами и баянами, как на той подростковой фотографии, но уже в центре, с офицерскими погонами.
Удивительно, но его военная карьера не только не поднималась, но даже как-то сползала. После должности начальника клуба, которую он вынужден был уступить капитану Левитину (я писал об этом в какой-то из моих книг), отец некоторое время был политруком, и очень хорошим. Помню его мелкий, но чёткий уверенный почерк в его конспектах, заметках к политзанятиям. (Кстати, куда они делись, все эти тетради с заметками, возможно, уничтожила осторожная моя мать?)
Став постарше, я не раз убеждался, что отец мой умный человек. Говорил он мало, но мне запомнились несколько его суждений, позволяющих догадываться, что он придерживается не совсем обычных для его времени оценок действительности.
Так, в день смерти Сталина мать разбудила нас (она вставала раньше всех) трагическим «Сталин умер!» и включила радио, где диктор стальным торжественным голосом произнёс «скончался генералиссимус Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин», и я заплакал.
Отец, он отсыпался после дежурства, приподнял голову с подушки и произнёс: «Заткнись! Не знаешь, о ком плачешь!» И перевернулся на бок, закрыв ухо другой подушкой.
Второй раз. Я приехал из Москвы, это был 1968 или 1969 год и рассказал ему, что прочёл Солженицына, и там «такое». «Что ваш Солженицын знает, если бы я написал, все бы…» Тут он замолчал, но было понятно, что Солженицын поблёк бы в сравнении.
Он уходил в отставку чуть ли не старшим лейтенантом, и только на пороге отставки ему присвоили воинское звание капитана, в благодарность, что ли. Или извиняясь?
