перемирие, когда-то заключенное стараниями владыки, закончится, толпы варваров сметут монастырь и убьют его первым. Понтифик не посмел ослушаться короля. Со всей своей многочисленной свитой он перебрался в новую резиденцию. Меня и еще несколько десятков мальчишек собрали со всей страны, чтобы окружить владыку максимальным комфортом, когда в монастыре стало не хватать рабочих рук. Конечно, если бы я родился во время войны, никому и в голову бы не пришло продавать меня носильщикам или отдавать в монахи. В те времена рождение мальчика было подарком королю и по достижении 14- летнего возраста подростка сразу забирали в армию. Но за несколько десятилетий мирной жизни укрепления заросли мхом и травой, а король позабыл о былой воинственности. Говорили, что он безвылазно сидит в столице, предается пьянству и чревоугодию.
К сожалению, мне суждено было родиться не в то время. Я был совершенно не создан для жизни в монастыре. Учение давалось мне легко, я довольно рано выучился читать и писать, но был невнимателен при чтении молитв и сами священные тексты запоминал с трудом. Суровые учителя постоянно лупили меня и лишали трапезы, но помогало это мало. В монастыре всегда много работы и, если послушник не годился для того, чтобы переписывать священные тексты его могли отправить на кухню, в прачечную или в поле. Я побывал везде и нигде не прижился. В конце концов меня приписали в дворники. Каждое утро сразу после утренней молитвы я брал метлу и тяжелый совок и усердно мел отведенную мне территорию, потом убирал кельи простых братьев, к высшему ордену меня не допускали, и чистил отхожее место.
Однажды утром к стенам монастыря прибыла пышная процессия. К владыке часто приезжали видные сановники, поэтому немногочисленная охрана без лишних слов открыла ворота. Если вельможа хотел получить благословение понтифика он мог на несколько дней поселиться в монастыре. Для богатых паломников были оборудованы специальные комнаты в западном крыле храмового комплекса. Там в просторных кельях были установлены жаровни и печки, на кроватях лежали матрасы, набитые пухом, а из окон открывался вид на главную церковь, похожую на заснеженную горную вершину. Бедные паломники тоже могли задержаться в монастыре. К их услугам были холодные деревянные бараки, пристроенные к восточной стене, а за небольшую плату они могли получить на кухне миску похлебки или каши.
Когда заскрипели ворота и по брусчатке затопали кованные сапоги охраны я как раз заканчивал подметать широкий двор. В этот раз к нам прибыл большой отряд. Я остановился и поднял метлу словно пику, разглядывая незнакомцев. На паломников они походили мало. Впереди гордо вышагивал высокий сутулый человек в зеленом костюме и тяжелом плаще, украшенном золотым галуном. Его одежда хотя и поражала богатством, но была сильно измята, словно ее только что вытащили из дорожной сумки. В этом не было ничего удивительного, путники часто переодевались на постоялых дворах Пауса, чтобы предстать перед владыкой в лучшем виде. Лицо гостя показалось мне знакомым. Возможно он уже приезжал в монастырь и мне приходилось видеть его на службе. Его спутники были одеты в длинные запыленные плащи и высокие сапоги. Профессиональные воины, особая каста, которая верой и правдой служила короне. Дорожная одежда не могла скрыть ножны коротких мечей, а надвинутые на глаза капюшоны холодные и подозрительные взгляды незнакомцев. Громко топая они прошли мимо и скрылись за углом здания. Брат Симон, отвечающий за прием гостей, услужливо кланялся чужакам и бежал впереди отряда указывая дорогу.
— Что это Симон так старается? — спросил послушник третьего круга.
Он, как и я забросил свои дела, чтобы поглазеть на паломников.
— Наверно прибыл кто-то из высших. Охрана сплошь из дворян, — ответил я, — лицо у него знакомое, как будто видел где-то.
Послушник пожал плечами, вскинул на плечо тяжелую корзину и отправился восвояси.
Мой интерес к незнакомцам не укрылся от Симона. Он был назначен недавно и ужасно гордился своей должностью. Самые младшие послушники первого круга старались держаться от него подальше. Говорили будто бы он, пользуясь своим положением был не прочь зажать в углу зазевавшегося мальчишку. Я уже считался старшим, потому что перешел на второй круг и Симона не боялся, но ссориться с вредным монахом было довольно опасно, поэтому, когда он вышел из церкви и уставился на меня я отвернулся и сделал вид, что очень занят своими делами.
— Эй ты, — крикнул он, — иди сюда!
Я продолжал усердно мести двор.
— Я к тебе обращаюсь, уборщик, — рявкнул Симон, — немедленно подойди сюда!
Я обернулся, сделал удивленное лицо, положил метлу на землю, подбежал и низко поклонился.
— Слушаю тебя, брат.
— Послушник не должен оставлять работу и глазеть на паломников! — напустился на меня Симон, — любопытство и праздность страшные грехи!
С этим можно было поспорить, тем более, что приезжих разглядывала половина монастыря, но препираться с монахом я не решился, поэтому уставился в пол и пробормотал.
— Я виноват, брат.
— Ты виноват, — поддакнул он, — поэтому сейчас пойдешь со мной и будешь убирать комнаты для гостей.
Похоже хитрец решил переложить на меня часть своих обязанностей. В монастыре это обычное дело.
— Я еще здесь не закончил.
— Когда закончишь сразу приходи, — сказал Симон, — и не вздумай прятаться. Найду и пожалуюсь твоему наставнику.
