Последний Воин Духа

в своей жизни. Но ничто хорошее, к сожалению, не долговечно. И Джону вскоре пришлось испытать это на себе в полной мере.

Это случилось после того, как однажды утром его мама нашла Джона сладко сопящим под пледом на балконе, и телескоп рядом. Отец устроил Джону беседу на повышенных тонах, а потом попросту выпорол его ремнём, а телескоп спрятал в шкафу и запер на замок. Для Джона это был большой удар. Тут он впервые в жизни столкнулся с насилием, причём в одном из самых низких его проявлений: когда сильный бьёт слабого, потому как считает, что он, сильный, прав. Весь так нежно оберегаемый и лелеемый Джоном мир вдруг взорвался дикой головной болью и великим множеством бесформенных осколков, разлетающихся по всей вселенной. С того момента Джон окончательно замкнулся и стал ещё более нелюдимым. Он даже почти не общался с родителями.

В то время, как отец спокойно считал, что всё это временное и скоро пройдёт, мать, Джона, Лесли, первая почувствовала неладное.

— Фред, может, тебе не стоило так жестоко с Джоном?.. Ведь психику ребёнка очень легко травмировать, — частенько причитала она, когда они с Фредом ложились спать.

— Да ладно, Лесли, успокойся. Дедовский метод воспитания — всегда самый действенный, — и Фред отворачивался к стенке и начинал храпеть.

Но время шло, а Джон всё оставался таким же. Потихоньку и Фред начал беспокоиться о сыне. Теперь они уже вдвоём с Лесли, запираясь в их спальне на ночь, доставали толстые справочники по воспитанию детей и подолгу рассматривали различные картинки и диаграммы с графиками, где каждому возрасту ребёнка соответствовал среднестатистический уровень развития. В этих двух головах, отупевших после долгих лет супружеской жизни и окончательно засушенных парой высших образований, просто не могло уложиться, что их Джон давно уже перерос все эти безликие «графики» из этих бутафорских «пособий по воспитанию», а то и попросту находился вне их. Но его родители этого понять не могли, не умели, а может статься, и вовсе не хотели. Вначале они сваливали всё на неважную экологию, потом на некачественные продукты, потому что где-то вычитали, что ребёнку в первую очередь нужны необходимые витамины и здоровая пища. В конце концов они сошлись на мнении, что во всей этой джоновской меланхолии и апатии виновата смена сезонов — а тогда как раз наступала осень, и погода стояла ветреная и очень промозглая: на улице лужи, слякоть и мокрый снег с ветром вперемешку. На этом родители и успокоились. Но «смена сезонов» закончилась, выпал первый снежок, ударил морозец, а Джон всё оставался в уже привычном ему состоянии, т. е. ни капельки не изменился. Тут-то родители и забеспокоились, причём гораздо серьёзнее, чем раньше. После долгих совещаний, в которых, в частности, вносилось предложение об обследовании Джона психологом (со стороны мамы, единогласно отклонено папой), Фред, наконец, вынес окончательный вердикт:

— Какие ещё, к чёрту, психологи?! Ты думаешь, о чём ты говоришь, Лесли? Я сам с ним поговорю, я что, не отец, а? Или ты хочешь сказать, что я — плохой отец? А?! Нет, ну уж всё, решено. Как бы там ни было, но говорить с ним буду сначала я, и баста!..

— Ну хорошо, хорошо, Фред, — успокаивала его Лесли. — Чего ты так взъелся? Я ж не виновата, что Джон такой!.. Но только ты… прошу тебя, будь с ним поласковей всё-таки, окей?!..

— Да, да, ну естественно… а то ты скажешь тоже — психологи. Ты представляешь, что о нас потом соседи говорить будут? «Вон Шелтоны-то своего малыша уже по психологам таскают, мы всегда знали, что они — ненормальные какие-то… бедный мальчик… какие родители ему достались…» Лесли, ты же этого не хочешь?!

— Фред… — Лесли роняла голову к нему на плечо и начинала тихонько всхлипывать. Фред тут же смягчался, гладил жену по голове и говорил:

— Ну, ну, дорогая… всё образуется… ведь ты же знаешь, что бог ни делает, всё к лучшему…

Джон же, наоборот, чувствовал, что всё, что бог ни делает — всё к худшему. И поэтому он тихо радовался, когда видел натянутые словно маски рожи родителей за обеденным столом, весь этот неестественный тон разговора и их поведение. Он подозревал, что они там втайне что-то замышляют, и поэтому не сильно удивился, когда однажды отец завалился к нему в комнату со словами:

— Приветик, Джон. Я тут давно хотел с тобой поговорить…

— Здравствуй, папа. — И Джон с большим трудом выдавил из себя подобие улыбки.

— Джон, мы с мамой… — «ну давай же уверенней, Фред, это же твой сын», — говорил себе Фред, — мы с мамой в последнее время заметили, что ты стал какой-то… необщительный… не случилось ли чего, Джон?

— Нет, нет, у меня всё хорошо, — говорил Джон, а сам про себя думал: «только заметили… да вам впору мягкие контактные линзы примерять, ребята… передайте привет Броуд-Стрит…»[2]

— Джон, но… твоё поведение говорит об обратном… — «идиот! Ну как можно так неуверенно… с сыном… я что не мужик? Или я только могу с ним общаться с помощью плётки?!»

— Джон, прости, что я тогда так… ну ремнём, — всё, Фред шёл на попятную. — Ну ты тоже меня пойми: было же холодно… ты мог замёрзнуть там, на балконе. Да и вообще, ребёнку ночью спать полагается.

— Я, пап, не обижаюсь, я уж и забыл. — И Джон снова заставил своё лицо расплыться в невинной улыбке.

— Джон, ну хочешь, я тебе снова телескоп достану? Но, конечно, при условии, что ты больше не будешь там спать… — Фред перевёл дух.