вырастем, непременно станем в сто раз красивее ее? Тебе вот удалось! А я, выходит, нарушила страшную детскую клятву!
Галка совершенно независтливо расхохоталась, а Женя тонким голосом спросила:
– А о Ермоленко что-нибудь слышала?
– Сашку даже несколько раз видела! Разговаривали. Он все такой же: красивый и интеллигентный. Жил в Питере, а недавно вернулся сюда. Купил себе квартиру в новом доме на улице Ижорского Батальона. Чувствуешь, как наших не отпускает от себя Колпино! Вроде бы и городишко так себе, а притягивает! Многие из Северной Пальмиры обратно возвращаются. И, я считаю, правильно. Здесь и тише, и воздух лучше, и суеты столичной нет, а езды до Невского проспекта всего каких-то полчаса. Ты ешь давай! – без всякого перехода потребовала Галка и потрясла бутылкой, на дне которой еще плескался коньяк. – Пока все не допьем, ни за что домой не отпущу!
Женя подумала, что надо бы позвонить Сергею и объяснить, где она «покупает мясо для супа», но потом, с не до конца еще осознанной мстительностью, решила: «Не позвоню ни за что! Пусть помучается!»
Она помнила, что Ермоленко говорил ей о своей личной жизни, но подумала: может, Галка знает больше. Засунув в рот сразу три тонких кусочка сервелата, индифферентно, что далось ей не без труда, Женя спросила:
– А что у Сашки за семья?
– Похоже, не задалась она у него, – ответила Галка, разливая по рюмкам остатки коньяка. Вышло не по полной, и она огорченно развела руками.
Жене было все равно, сколько спиртного плескалось в ее рюмке. Она и так уже опьянела от коньяка, и от Галки с ее добрым, некрасивым и таким родным лицом, и особенно, конечно, от расспросов о Ермоленко.
– Говорил, что нынче холост, – продолжила Галя, – это, конечно, продлится недолго. Такие красавцы долго на дороге не валяются. Подберут. А может, уже подобрали. Мы ведь встречались в двухтысячном году, как и договаривались, у Владимира Ильича. И тогда у Сашки все было как-то не очень…
– Вы встречались? – поразилась Женя, но тут же вспомнила: Ермоленко тоже говорил ей, что приходил на встречу на привокзальной площади. С трудом сохранив на лице удивленное выражение, она спросила: – Неужели и кусочки открытки складывали?
– Знаешь, я сначала не хотела идти, – рассказывала Галка. – Говорю Вовке: все это детские штучки. Ребята уже об этом давно забыли, переженились, и никто не придет, поскольку у всех куча дел. А он мне: ну что нам стоит добежать до Ленина. Два шага всего. Я и согласилась. Ведь в самом деле ничего не стоит. Рядом же. Как говорится, рукой подать. На условленном месте был один Сашка. Стоял на ветру, как второй памятник. Ну… посидели в кафе напротив, которое из столовки переделали, поговорили. У него же день рождения был! Он хитро уклонялся от рассказов о себе, но мы с Вовкой и не настаивали. Ежу же ясно, что если бы все у него в жизни было хорошо, то он либо справлял бы дома свой день рождения, наплевав на какие-то детские договоренности, либо пришел бы на встречу с женой. Мы с Николаевым весь вечер вынуждены были тарахтеть о себе, о своих сыновьях да о Юрике Филиппове.
– О Юрике… – растерялась Женя. – Надо же! Юрик как-то вообще выпал из моей памяти. Что он? Где?
– Ну ты даешь! – даже рассердилась добрая Галка. – Хорошо живете, значит! Не болеете!
– В каком смысле?
– В самом прямом! Да Юрий Петрович Филиппов сейчас первый в Колпине хирург! Заведующий отделением! Его все знают и стремятся попасть только к нему на операцию!
– Да… мы как-то… не оперировались… к счастью…
– А мне вот желчный пузырь он самолично отрезал. Плохой был пузырь. Лопнул, понимаешь… Если бы не Юрка, все! Кранты! Слушай, давай остатки коньяка за Филиппова выпьем! Вот честное слово, я ему жизнью обязана! – И Галка с торжественным лицом взялась за рюмку.
Женя тут же торопливо подняла свою.
– А когда я уже немножко оклемалась, но еще была в больнице, – продолжала Галя, – мы втроем, я, он и Николаев, у него в ординаторской вот так же с коньячком посидели, всех наших повспоминали. Юрка сразу сказал, что на встречу обязательно придет, только если у него в этот день не будет срочной операции. Видать, была. Святой человек наш Юрик! Кстати, ты спрашивала о разрезанной открытке!
– Да-да! – подхватила Женя.
– Так вот. Я свой кусок в тот же день потеряла. Вывалился из туфли. Старая была, растоптанная. До сих пор не знаю, что на нем было написано. А Вовке с Юриком достались две половинки того, что написал Филиппов, представляешь?! Я ухохоталась, когда они, будто какие-нибудь резиденты, заброшенные во вражеский стан, их соединяли. Оказалось, что Юрик обещал нам к двухтысячному году получить ни много ни мало Нобелевскую премию мира. Пока не получил, но, я тебе скажу, всенародная любовь города Колпина ничуть не хуже Нобелевской будет!
– А ты помнишь, что сама писала в той открытке, Галка? – спросила Женя.
– Помню. Я тогда никак не могла придумать, что бы такое умное написать, поэтому нацарапала: «До встречи в двухтысячном году», а ниже приписала, что не хочу отсюда уезжать! Вот и не уехала! Теперь и не поймешь: то ли сглазила, то ли желание сбылось. А ты что написала?
Женя никак не могла признаться Галке, что призналась в любви к Ермоленко, поэтому сказала, что в письменной форме звала всех в гости к себе на новую квартиру.
– А что было на том кусочке, который тебе достался? – спросила Галка.
– Я его тоже потеряла, – призналась Женя, – только много позже. Там было что-то непонятное разными почерками. Полная бессмыслица.
– Ну и ладно! – успокоила ее Галя. – Все это детские игры, не более! Сашке Ермоленко достался кусочек, где была половина моей фразы и еще какое-то одно слово, написанное другим почерком. Сейчас уж не припомню какое. Ой! – вскрикнула она, взглянув на часы. – Скоро пацаны явятся!
– Да-да, перебрали мы с тобой, Галка, свой лимит времени, – согласилась Женя. – Меня тоже дома заждались. Пойду!
– А может, посидишь еще? – предложила Галя. – Столько лет не виделись! Сейчас картошки начищу! На ребят посмотришь! Все-таки жаль, что Николаев на даче! Он так бы тебе обрадовался!
– Нет, Галь, я пойду… Спасибо за все! Думаю, еще увидимся. Вот тебе мои телефоны. – И она черкнула на белой полосе лежащей на столе газеты номера домашнего и мобильного. Когда писала, с неудовольствием отметила, что ее мобильник за весь вечер ни разу не пискнул. Сергей ее не разыскивал. И как это следует понимать?
На лестнице Женя столкнулась с двумя юными и совершенно одинаковыми гигантами в черных кожаных куртках и поняла, что ушла вовремя. Она и так несколько нарушила ритм жизни Николаевых. Галка, конечно же, не успела еще сварить сыновьям картошки.
Домой Женя, разумеется, вернулась без мяса для супа и с недвусмысленным запахом коньяка, который исходил, казалось, из всех пор ее тела. Первый раз за всю свою супружескую жизнь она употребила алкогольный напиток в приличном количестве на стороне и отдельно от мужа. Разумеется, понравиться сие Сергею не могло.
– Это ты мне назло, да? – спросил он.
– Что назло? – не поняла Женя.
– Ну, вместо мяса для супа взяла и где-то напилась!
– Я действительно немного выпила, но не где-то, а у Галки, подруги моего детства! Мы с ней случайно встретились.
– Если случайно, то могла бы, между прочим, и домой позвонить: мол, так и так, нахожусь там-то и там-то, буду тогда-то.
Лицо Сергея было нездорового малинового цвета, что Женя довольно отчетливо рассмотрела сквозь незначительное коньячное помутнение в глазах.
– Но ведь и ты мне не звонил, хотя мог бы и поинтересоваться, в каком магазине такие длинные очереди за мясом! – запальчиво ответила она, решив, что, если надо, она тоже раскочегарится до любой степени малиновости.
