– Нет, дану. Но моя одежда…
– Вам подадут новую. Когда закончите, жду вас в гостиной. Не задерживайтесь, у меня мало времени.
Стоило Ри покинуть холл, и навстречу ему вышел молодой слуга в черной ливрее с золотой вышивкой.
– Следуй за мной, – скомандовал он.
Половина дома, где жили слуги, была обставлена скромнее, но даже здесь чувствовались богатство и изящество. Ри с восхищением глазел на обитые шелком стены и лепку на потолке. В Интернате тоже были красивые комнаты, особенно та, где директор принимал патронов, но они были совсем другими. Холодными. Там хотелось не радоваться жизни, а вытянуться в струнку и стоять на цыпочках, не дыша и ничего не трогая. Здесь же красота была уютной, доброй.
Увидев ванную, Ри чуть не задохнулся от восторга. Горячая вода! И мыло – не жесткое, дегтярное, а ароматное и очень мягкое. Рядом на табурете лежала стопка чистой одежды – такая же, как у слуги, ливрея.
– Ты можешь отдать мне свои башмаки, их почистят.
Ри смутился. В последние два года никто, кроме него самого, его одеждой не занимался. И башмаки он чистил всегда сам. Если вообще чистил. Но если в доме Гергоса так заведено, придется подчиниться. Ри быстро разулся и передал башмаки слуге, краснея и не зная, куда деть глаза.
– Спасибо.
Дождавшись, когда слуга уйдет, Ри подошел к ванне и провел ладонью по поверхности воды, потом легонько ударил, вслушиваясь в плеск. И снова не удержался от мечтательной улыбки. Быстро, боясь глубоко в душе, что все это исчезнет: и ванна, и дом, и невероятный дану Гергос – Ри начал раздеваться. Но стоило ему скинуть рубашку, как в ванную вошел человек – высокий мужчина с длинным холеным лицом. На его ливрее золота было больше, чем на одежде Гергоса. Ри прижал к груди рубашку и в испуге отпрянул от ванны.
– Кто ты и что здесь делаешь? – брезгливо поморщившись, спросил мужчина.
– Господин… дану приказал… – сбиваясь, ответил Ри. – А вы кто?
– Эвретто, личный камердинер его светлости. И обычно он сообщает мне о таких вещах. А ну брысь отсюда!
Ри насупился.
– Значит, в этот раз не сообщил. И я никуда не пойду. Это моя ванна.
Камердинер смерил его неприязненным взглядом.
– В этом доме нет ничего твоего и все подчиняются моим приказам.
– И дану?
– Наглый мальчишка! Надеюсь, ты ничего здесь не трогал?
Мужчина прошелся по ванной, придирчиво осматривая полки, словно ожидая увидеть на них грязные отпечатки. Ри почувствовал, как начинают полыхать уши.
– Дану не запрещал мне брать мыло.
На лице камердинера появилась еще более презрительная гримаса.
– Дану не обязан расписывать каждый твой шаг. Все слуги подчиняются мне, и именно я решаю, кому что можно, а что нельзя. Покажи руки!
Ри глянул исподлобья и, чуть поколебавшись, протянул Эвретто руки ладонями вниз. Тот осмотрел грязные ногти и сбитые костяшки.
– Ты можешь использовать один брусок мыла. Покажешь мне руки потом, и я решу, можно ли допустить тебя к остальному. Новую одежду пока не трогай.
– Но…
– Я не желаю ничего слышать.
Эвретто ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ри постоял еще немного, потом сжал зубы и полез в воду. Он остервенело тер себя куском лавандового мыла, скоблил кожу ногтями, так что оставались красные полосы. А волосы вымыл аж трижды. Вылезши и закутавшись в мягкое полотенце, он подошел к зеркалу и критически себя осмотрел. Его кожа больше не казалось такой смуглой, зато темные глаза на худом скуластом лице выделялись даже сильнее, чем прежде. Волосы от воды из темно-рыжих стали почти черными и торчали в разные стороны.
На полке рядом с зеркалом лежал гребень, и Ри поспешил им воспользоваться. Другие принадлежности: несколько пилок, флакончиков с маслами и лосьонами, а также ароматная пудра – заинтересовали его не меньше. Ри перепробовал все. К тому времени, как вернулся слуга с его башмаками, в ванной стояла головокружительная смесь из запахов и водяного пара. А посреди всего этого – Ри в красивой черной ливрее с золотыми галунами и вышивкой вдоль воротника и манжет. Короткие волосы, едва прикрывавшие уши, теперь были аккуратно зачесаны назад, так что их неровная длина не так бросалась в глаза.
Слуга замер от удивления, и Ри почувствовал, как внутри растекается тепло – удовлетворение. Впервые за два года на него смотрели не с жалостью.
– Благодарю, – улыбнулся он, принимая начищенные до блеска башмаки.
Ничего больше он сказать не успел – в ванную влетел Эвретто: длинный, черный и очень злой.
– Кто позволил тебе одеться? – с порога рыкнул он.
Потом втянул длинным узким носом воздух и поморщился
– Разве я не запретил трогать вещи на полках?
Ри упрямо сжал зубы.
– Дану не запрещал и не говорил, что я обязан слушаться кого-то, кроме него.
– Щенок!
– Павлин!
– Ах ты..!
Слуга попытался проскользнуть мимо разгневанного камердинера, но тот ухватил беднягу за шиворот и встряхнул.
– А ты что здесь делаешь?
– Я… я подумал, что надо почистить…
– Он подумал! Кто приказал тебе думать, ничтожество?
Слуга совсем стушевался, зато у Ри на щеках заиграли желваки. Он решительно шагнул вперед и ударил камердинера по руке, сжимавшей воротник несчастного слуги.
– Отпусти его! Он не сделал ничего плохого.
Эвретто отдернул руку, а потом демонстративно вытер ее тонким батистовым платком. Выражение гнева сошло с его лица, оно теперь стало скорее отрешенным, но в глазах по-прежнему плясали злые язычки. Ри едва не расхохотался. Эвретто хотел походить на Гергоса, но у него не получалось – глаза выдавали. А вот дану умел смотреть по-настоящему холодно…
– Я доложу о произошедшем его светлости, и тебя вышвырнут на улицу, неблагодарная тварь.
Прежде чем Ри успел что-либо сказать, Эвретто снова ушел. Слуга засеменил следом, рядом, но не смея касаться, и принялся оправдываться, заикаясь и путаясь в словах. Ри неуверенно закусил губу, но потом тряхнул медной шевелюрой и гордо выпрямил спину.
Гергос, как и обещал, ждал в гостиной. Теперь на нем был еще более роскошный камзол из золотой парчи, украшенный изумрудами, тонкая белоснежная рубаха с пышным воротником и узкие темные штаны. В Тобрагоне обычно одевались скромнее. Даже очень богатые люди, подражая высшей знати, а те – самому риссу, шили одежду преимущественно мягких тонов и почти не украшали ее самоцветами. В Анкъере и мода была соверешнно другой?
У Ри даже зарябило в глазах, а внутри снова вспыхнула искорка смеха. Разве может взрослый мужчина не выглядеть смешно, будучи разодетым как ярмарочный петух? Но, встретившись с блестящими зеленовато-карими глазами Гергоса, походившими на хризолиты, твердые и неживые, Ри поспешил поклониться. Смеяться ему
