На следующее утро Лоран с Виктором отправились в гараж и возились под капотом броневика. Последние пятнадцать километров на пути к посёлку джип проехал на скорости 55 км/ч. Двигатель отказывался развивать скорость дальше. В починке двигателя Прометей оказался бесполезен. Его комплектация слишком устарела и не предусматривала наличия информации об этом внедорожнике. Модель автомобиля была слишком новой.
После четырёх дней стараний стало понятно, что это конец. 840 лошадиных сил делали максимум 55 км/ч. Такие хромые лошадки сгодятся, разве что, только на мясо. Придётся хромать на этих колёсах. Хромать до местоположения сервера.
Для последней схватки им требовалась большая скорость. Энергоблокатор пришлось вернуть на крышу Х-11.
Оставалось ждать, когда вся Каталония погрузится под одеяло сгустившихся туч и долгожданное рандеву с величайшим врагом человечества наконец состоится.
– Ещё не спишь? – спросила Сара.
Виктор сидел в зале за столом из красного дерева. Перед ним лежала компьютерная панель. В своей руке он без конца неторопливо перебирал пальцами какую-то флэшку.
Виктор спросил:
– А ты почему не спишь?
Сара села на против.
– Бессонница. Хотя, когда мы сюда приехали, мне казалось, что теперь я буду спать как убитая.
– Действительно – соглашался Виктор. – Откуда взяться бессоннице, когда уровень адреналина в норме.
На их лицах проскользила улыбка.
Виктор замечал некоторую озабоченность на лице девушки и спросил:
– О чём думаешь?
Сара слегка облизнула губы кончиком языка, и стала излагать:
– Меня никак не покидают мысли об одном. Когда всё закончится… если всё сложится удачно, то что будет дальше?
– То есть? В каком смысле?
– Как жить в мире, где всё уничтожено и ничего привычного не осталось? Нужно как-то добывать ресурсы. А сделать это станет куда сложнее. Ведь нельзя всё время жить за счёт продуктов длительного хранения. Когда-нибудь и эти запасы тоже иссякнут. И потом, уже нет никаких юридических законов. Ну, или, как минимум, уже нет того, кто заставлял бы соблюдать установленные когда-то правила. Бесчинство и варварство будут неизбежны. Никакого общественного строя и порядка. Когда всё закончится, если удастся восстановить небольшие общественные группы, то скорее всего люди начнут вести борьбу за места в верхах иерархии. Как можно будет сохранить цивилизованность, когда всё физическое наследие утрачено, а духовные приоритеты теперь оказались под угрозой?
– Я бы сказал, что помимо варваров и преступников хватает и порядочных людей. Я имею ввиду тех, – указывая пальцем на Сару – которые думают точно также, как ты: кто беспокоится о безопасном, обеспеченном будущем; кто обеими руками за то, чтобы жить по старым законам; сторонники соблюдения тех норм, которые и раньше позволяли прекрасно сосуществовать разным культурам. А что касается преступников, то не думаю, что они смогут противостоять тем, кто стремится к восстановлению утраченного мира. Преступник не имеет никаких моральных принципов чтобы ценой риска защитить кого-то другого. Это – мразь, которая всегда думает только о себе и поэтому преступники существуют по одиночке или держатся малыми группами. Им не по зубам огромная толпа миролюбивых людей, которые горой постоят друг за друга. Террор не длится слишком долго, потому что тогда вкус мирной жизни (даже самый слабый её привкус) становится слишком сладким для того, чтобы продолжать насилие. К миру привыкают быстрее и охотнее, чем к вражде. А сегодня террор длится уже пятый год, и от него люди сильно настрадались. Вот почему даже на такой разрушенной Земле насилие не сможет охватить разум каждого. Тем более в том случае, если главный враг человека падёт, то будет очень веское основание для того, чтобы прожить остаток своей жизни в абсолютном мире и взаимопомощи с остальными. За эти четыре года люди настрадались. Они слишком устали от насилия и страха. Вот увидишь, стоит дать им возможность, и они по достоинству оценят мир после стольких дней ужаса.
– …
– Я всю жизнь посвятил одному единственному делу, которое всегда было переполнено крови, лжи и насилия. И даже сейчас, когда всё полетело к чертям, я продолжаю заниматься этим. Я – агент разведки. Я убивал людей. И убил не мало. Во время слежки за ячейками ЦРУ в Восточной Европе я за одну неделю отправил на тот свет двадцать шесть человек. Убийство – часть моей работы… была ею, и остаётся. Стало быть, я решаю проблемы насилием. Но даже я, профессиональный убийца, спустя столько лет службы, не могу понять одной простой вещи – почему настрадавшись от террора однажды, человек не останавливается и продолжает проливать кровь. Если ребёнок обжёгся о кипяток, то он становится достаточно мудрым, и ни за что не потянется к кипятку второй раз. Но в войне эта мысль почему-то ни до кого не доходит. По собственной глупости люди убивают сами себя. Даже Я не вижу никакого смысла в насилии. Но сейчас всё обстоит совсем по-другому. Насилие конечно будет, но на первых порах. Его быстро погасят те, кто сплотится во имя общего блага. А потом… я уверен, что после такого кошмара люди ещё долго не прикоснутся к оружию.
Эти слова всплыли из уст при виде озабоченного лица Сары. Виктор и сам хотел бы в это верить, но удостовериться в этом, или в обратном, он сможет только если доживёт до тех времён, когда крюгеры уйдут в небытие. Неизвестно, кого среди уцелевших больше: миротворцев или мразей, среди которых воры и насильники. А пока он был вынужден говорить именно это, чтобы снизить градус напряжения у и без того напуганной девушки, которой есть ещё за кого переживать кроме себя.
Сара переварила слова Виктора, и произнесла то, что казалось ей вполне очевидным:
– Наверное, я себя сильно накрутила.
Он её убедил. Иначе не могло быть. Виктор был для Сары человеком с железным характером и непоколебимым авторитетом. Его руки – надёжная защита от врага, его слова – догмат. Сара воспринимала Виктора именно так.
– Это нормально – утешал Сару Виктор. – У тебя маленький брат, которого нужно защищать. Ты постоянно за него переживаешь. А после долгих и опасных скитаний в одиночестве, тебе, разумеется, до сих пор страшно за то, что произойдёт завтра. Но не стоит забывать, что мы рядом. Теперь вы не одни. У вас новая семья. У каждого из нас новая семья. Все мы не одиноки.
За всю жизнь Сару так успокаивать мог только её отец. Он постоянно приводил железные аргументы, которые заставляли её пересмотреть свои внутренние страхи. В этот момент Виктор ей сильно напомнил отца. Он был, разве что, на пять или шесть лет моложе её отца, когда она в последний раз видела его.
– А что там? – спросила она, указывая глазами на флэшку в ладони Виктора.
Это было всё, что напоминало ему о семье, плюс золотой кулон на тесёмочке, который раньше носила его дочка, а теперь он хранит его в нагрудном кармане слева, ближе к сердцу. Перед отъездом в Бельгию Виктор подобрал кулон с пола своего автомобиля, когда дочка сходила с машины. Он не успел остановить Елену, когда она уже побежала к ступенькам школы. Из-за скорого рейса ему пришлось поспешить в аэропорт. Он решил вернуть кулон по возвращении из Бельгии.
Он уже более получаса смотрел на флэшку и крутил её на ладони. Он смотрел на это пластиковое покрытие, а видел её содержимое.
Виктор направил свой пронзительный взгляд в глаза Саре и сказал:
– Я всегда верил, единственное, что невозможно забыть в этом мире – это лица самых дорогих тебе людей. Сколько бы времени ни прошло, но я до сих пор помню каждое очертание жены и дочери. Я помню каждою ямочку на их лицах.
Сара с большим интересом и внимательно слушала каждое слово.
– Мы с женой как-то собрались на праздничный ужин к друзьям, и она жутко переживала из-за макияжа. Однажды она купила тушь, которая оказалась дешёвой подделкой. Под глазами остались следы от небольших потёков, и она комплексовала по этому поводу всё время до той поры, пока краска сама не отошла. – Пока Виктор рассказывал об этом, на его лице вырисовывалась очень слабая улыбка. – Она сильно переживала, потому что пока
