А дочери он сказал:
– Я думаю завести собаку.
17– Как дела? – спросил Фрэнк Клинта под пение «Дублинцев».
Фрэнк ехал на День благодарения в Виргинию, к бывшим тестю и теще. Золофт и сессии групповой терапии помогали контролировать гнев, но тесть с тещей оставались тестем с тещей, и даже больше, учитывая, что их дочь с ним развелась. Он заглянул к О’Бирну, чтобы на полчаса отсрочить экзекуцию.
– Держусь на плаву. – Клинт потер глаза. – Мне нужно сбросить вес, но в целом я держусь.
Они уселись в кабинку в темном углу.
– На День благодарения ты пьешь в ирландской забегаловке. Таково твое представление о том, чтобы держаться?
– Я не говорил, что у меня хорошо получается. И потом, ты тоже здесь.
Фрэнк подумал: Какого черта, – и просто сказал:
– Я рад, что мы друг друга не убили.
Клинт поднял стакан:
– Я за это выпью.
Они чокнулись. Клинт на Фрэнка не злился. Он ни на кого не злился. Что он испытывал, так это глубокое разочарование в себе. Он не ожидал, что спасет свою семью только для того, чтобы ее потерять. Это не было похоже на счастливый конец. Это было похоже на обычный американский бардак.
Они с Фрэнком поговорили о детях. Дочь Фрэнка влюбилась в какого-то мальчишку из Огайо. Фрэнк немного тревожился, что может стать дедом в сорок пять, но держал себя в руках. Клинт рассказал, что его сын ведет себя очень тихо, наверное, ждет не дождется, когда сможет уехать из города, поступить в колледж, повидать мир за пределами угольной страны.
– А твоя жена?
Клинт махнул бармену, чтобы тот повторил заказ.
Фрэнк покачал головой:
– Извини, я пас. Спиртное и золофт не сочетаются. Я поеду. Меня ждут бывшие. – Тут он просиял. – Слушай, а чего бы тебе не поехать со мной? Я тебя познакомлю с родителями Элейн. Мне нужно их благорасположение. Как-никак, они дед и бабка моей дочери. Поездка к ним – все равно что визит в ад, но кормят получше.
Клинт поблагодарил, но отказался.
Фрэнк начал подниматься, снова сел.
– Послушай, в тот день у Дерева…
– Да?
– Ты помнишь, как начали звонить колокола?
Клинт ответил, что никогда этого не забудет. Колокола зазвонили, когда женщины начали просыпаться.
– Да, – кивнул Фрэнк. – Я как раз оглянулся в поисках той безумной девахи и увидел, что она ушла. Кажется, ее звали Энджел.
Клинт улыбнулся.
– Энджел Фицрой.
– Есть идеи, что с ней сталось?
– Никаких. В Керли ее нет. Это я знаю точно.
– Бэрри, страховщик, сказал мне, что она убила Питерса.
Клинт кивнул:
– Мне он сказал то же самое.
– Да? И что ты думаешь?
– Скатертью дорога. Вот что я думаю. Потому что Дон был одной больной проблемой. – Клинт помолчал. – Большой. Вот что я имел в виду. Одной большой проблемой.
– Друг мой, я думаю, тебе пора домой.
– Хорошая идея, – кивнул Клинт. – Только где он?
Через два месяца после события, которое назвали Великим пробуждением, в штате Монтана фермер увидел женщину, голосовавшую на шоссе номер 2, к востоку от Чинука, и съехал на обочину.
– Запрыгивайте, юная леди. Куда путь держим?
– Точно не знаю, – ответила она. – Для начала в Айдахо. Потом, может, в Калифорнию.
Он протянул руку.
– Росс Олбрайт. Два округа провезу. А вас как зовут?
– Энджел Фицрой. – Когда-то она не ответила бы на рукопожатие, назвалась бы вымышленным именем и держала бы ладонь на рукояти ножа, спрятанного в кармане куртки. Теперь обходилась и без ножа, и без вымышленного имени. Чувствовала, что в них нет нужды.
– Красивое имя, Энджел. – Фермер рывком включил третью передачу. – Я сам христианин. Возрожденный духовно.
– Это хорошо. – В голосе Энджел не слышалось и тени сарказма.
– Откуда вы, Энджел?
– Из маленького городка, который называется Дулинг.
– Вы там и проснулись?
Когда-то Энджел солгала бы, ответив «да», потому что так было проще, а кроме того, лживость была ее второй натурой. Ее талантом. Но она начала новую жизнь и дала себе слово говорить только правду, невзирая на последствия.
– Я одна из тех, кто не заснул, – ответила она.
– Ух ты! Значит, вы везучая! И сильная!
– Меня благословили, – ответила Энджел. И тоже не покривила душой, во всяком случае, так она считала.
– Услышать, как вы это сказали, уже благословение, – с чувством произнес фермер. – А что дальше, Энджел, если позволите спросить? Что вы собираетесь делать, когда наконец решите прибить к полу походные ботинки?
Энджел посмотрела на великолепные горы и бескрайнее западное небо. Наконец ответила:
– Жить по совести. Вот что я собираюсь делать, мистер Олбрайт. Жить по совести.
Он оторвал взгляд от дороги, чтобы улыбнуться Энджел.
– Аминь, сестра. Скажем «аминь».
19Женскую тюрьму Дулинга обнесли забором и заклеймили, повесив везде щиты с надписями, предупреждающими, что посторонним вход воспрещен. После чего оставили разваливаться, пока правительство тратило деньги на более насущные нужды. Новый забор сделали на совесть и вкопали в землю. Лису потребовалось несколько недель и все запасы терпения, чтобы прорыть под ним тоннель.
Совершив этот инженерный подвиг, он проник в здание через огромную дыру в стене и принялся обустраиваться в камере неподалеку. Здесь он улавливал запах своей хозяйки, слабый, но сладкий и пряный.
Явилась посланница от крыс.
– Это наша крепость, – заявила крыса. – Каковы твои намерения, лис?
Лис оценил прямоту крысы; он был лисом, но старел. Может, пришло время покончить с легкомыслием и рисками, найти самку и держаться поближе к стае.
– Намерения у меня скромные, заверяю тебя, – ответил лис.
– Какие именно? – настаивала крыса.
– Мне не хочется говорить об этом вслух, – ответил лис. – Я смущаюсь.
– И все-таки говори.
– Хорошо. – Лис застенчиво наклонил голову. – Я скажу шепотом. Подойди ближе, и я тебе шепну.
Крыса подошла. Лис мог откусить ей голову – таков был его талант, у всех Божьих тварей есть хотя бы один талант, – но не откусил.
– Мне нужен покой, – сказал он.
Утром после Дня благодарения Лайла едет на автомобиле к гравийному месту для разворота на Боллс-Хилл и паркуется там. Сажает Энди, укутанного в зимний комбинезон, в детскую переноску. И отправляется в пеший поход.
Может, им удастся склеить осколки семьи, размышляет Лайла. Может, если она ему позволит, Клинт снова полюбит ее. Но позволит ли она? На душе Лайлы – отметина, имя ей – Джанетт Сорли, и она не знает, как ее стереть. И хочет ли она этого.
Она идет, а Энди издает тихие изумленные звуки. Ее сердце болит за Тиффани. Несправедливость и случайность вплетены в материю всех вещей, и у Лайлы это вызывает как благоговейный трепет, так и негодование. Замерзший лес потрескивает и поскрипывает. Она подходит к трейлеру Трумана Мейвезера, покрытому снегом. Удостаивает его мимолетным взглядом и идет дальше. Осталось недалеко.
Она выходит на поляну. Удивительного Дерева нет. Могилы Джанетт нет. Ничего нет, только
