небольшими иконками горело по лампадке, две свечи плакали воском возле распятья – ни пропахнуть дымом и ладаном, ни обогатиться намоленными иконами новенький храм еще не успел. Молодой еще, с только пробивающейся бородкой попик, скинув рясу, завернув крест за спину и высунув от увлечения язык, старательно вырезал из липы овальную, в размер бревен, емкость с уже готовой щелью наверху. Видимо, ящичек для подаяний.

– Молись! – ринувшись к нему, потребовал Зверев. – Молись немедля!!!

– Ты… Ты почто, княже?.. – Попик вскочил, уронив на пол стамеску, побелел, как полотно, попятился к стене.

– Молись! За жену мою молись! Не слышишь, что ли, рожает?! Да молись, чего встал, как истукан? Благополучно разрешится – колокол на пять пудов церкви подарю!

Священник сглотнул, широко перекрестился, заскреб пальцами по груди, видимо забыв, где находится нагрудный крест, горячо выдохнул:

– Благослови тебя Господь, сын мой… Да токмо что нам проку в колоколе-то пяти пудов? Надобно хотя бы на семьдесят, дабы окрест звон был слышен. Семьдесят пять…

– Нашел время торговаться, – скрипнул зубами Андрей. – Ты молись, молись! За жену, за ребенка, за здоровье и благополучие. Молись, будет тебе колокол. На сто пудов будет! Только голос свой до Исуса донеси, благословение его вымоли. Пусть хорошо все пройдет – и будет тебе колокол. Молись!

– На все воля Божья, сын мой, – наконец перекинул поп вперед свой крест. – На Его силу и провидение уповаем. Да пребудет с нами Его милость.

– Молись! – еще раз потребовал князь Сакульский и наконец-то сообразил перекреститься. Все же в обители Божьей находится. – Господи, спаси, помилуй и сохрани грешного раба твоего Андрея. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Он еще раз перекрестился, склонил голову перед резным распятием, круто развернулся и выбежал наружу. Уже не торопя изрядно уставшую лошадь, Андрей выехал на дорогу, проскакал вдоль поля старосты, на котором выставила на солнце золотистые бока хорошо удавшаяся репа. За межой свернул к кустарнику, спешился, кинул поводья на ветви лещины, сам пробрался еще шагов на двадцать дальше, перешел обратно на поле, опустился на колени, поцеловал землю:

– Тебя о милости молю, мать наша Триглава. Не дай пропасть плоти моей и крови моей, не сгуби супружницу мою мукой напрасной, не ужаль нас болью утратной. Я, внук Сварога-созидателя, дитя корня русского, тебя, богиня земли, о милости прошу. Помоги жене моей, Полине, ныне ребенка благополучно родить, одари его силой, красотой и здоровьем, тебя самой достойными, одари его жизнью долгой и радостной, одари его счастьем на земле русской жить от юности и до старости, спаси от голода и лихоманки, от дурного глаза и злого слова, от завистника и черноризника, от иссушатника и болотника. Отныне и до века. Аминь.

Старый Лютобор учил, что жертву Триглаве надлежит приносить семенем… Закончив обряд, князь вернулся к коню, поскакал в поселок. У суетящихся во дворе девок потребовал крынку молока и полбуханки белого хлеба, с угощением поехал к реке. Здесь, у текущих вод, он поделился трапезой с Дидилией: принес жертву русской богине, хранительнице семьи и беременности, попросив ее помощи и покровительства. Древние боги не ревнивы и не отказывают в помощи, коли человек обращается сразу к нескольким из них. Пусть даже одна из высших сил пришла из чужих краев и называет себя единственной. Чем больше защитников у смертного – тем лучше.

Еще укорил себя Андрей, что не очистил дом от столь частой в деревнях нежити: от кикимор, рохлей, баечников, от возможных злых чар. Ведь учил его этому волхв с Козютина мха, учил чародей. Да как-то не нашел князь минуты для такого дела, все на потом откладывал. Такова уж натура человеческая! Сколько ни изобретали древние колдуны надежных защитных заклятий и амулетов, сколько ни придумают будущие ученые кудесники разных вакцин и лекарств – ан большинство людей неизменно оставались и будут оставаться в стороне от подобных благ лишь потому, что недосуг им сделать прививку или повесить на шею созданную умелым знахарем ладанку. Иногда не просто бедой и болезнью платят – жизни по лености своей лишаются. И хотя знают, чем рискуют, а все равно – защититься не торопятся. Некогда им, все некогда да некогда…

– Завтра же зачитку сотворю, – пообещал себе Андрей, поднимаясь в седло. – И на рябину, и на можжевельник. И амулеты при окнах и дверях заложу.

В Запорожской деревне оказалось шумновато. Весть о том, что в семье господина вот-вот появится пополнение, разбежалась к вечеру во все края княжества, и от каждой деревни явилось по одному, по два, а то и по десятку любопытствующих: чем все кончится, благополучно ли, с кем хозяина поздравлять? Фрол, собрав пяток парней, гостей от княжеского двора отгонял, дабы не смущали шумом роженицу и не путались у девок и повитух под ногами.

– Ну что тут? – спешившись, бросил поводья дядьке Зверев.

– Нечто они скажут? – пожал плечами Пахом. – Бегают, суетятся. Полотна чистого, нового истребовали, беленого. Мох болотный, что у нас в припасах был, весь, почитай, извели.

– Как извели? – нервно дернулся Андрей. – Там что, кровотечение?

– Нет, княже, забрали токмо, – положил ему руку на плечо Пахом. Видимо, побоялся, что воспитанник кинется в дом. – Не тревожься. Оно же вернее, коли мхом все выстилать. Болотницы с лихоманкой не дружат. Коли мох на ране, то ни трясучки, ни Антонова огня[1] бояться не надобно. Дитятко слабый ведь совсем появляется. Так спокойнее. Ты молебен-то заказал, княже?

– Зарок попу дал: коли благополучно все выйдет, колокол стопудовый для церкви закажу. Молится.

– Не попу, – укоризненно поправил холоп, – батюшке.

– Ты его видел, дядька? – хмыкнул Зверев. – Молоко на усах не обсохло. Какой же он батюшка?

– Не в нем сила, княже, сила в слове Божием, в благодати, что через него на нас исходит. Да и старше он тебя, мыслю, лет на десять.

– И сколько сечь он прошел, Пахом? Сколько ляхов на рогатину взял, сколько крестоносцев зарубил? Мне, может, и девятнадцать всего, да годы мои один за десять идут. Потому как цену ошибкам своим знаю.

– А он слово Божие усердно зубрил, княже, пока ты бердышом по степям размахивал. Да еще он при соборе Воскресенском на Валааме пять лет служил. Посему его молитва десяти твоим равна. И коли Бог тебе сына пошлет, Макковея, в том немалая его доля будет.

– Погоди. – От услышанного имени Зверева аж передернуло. – Какой Макковей? Почему? Я про имя пока ничего не говорил.

– Так ведь день сегодня какой? Серпеня пятый над десятком. Святого Макковея день. Стало быть, и имя мальчика по святому его покровителю наречется. Удачный ныне день, княже, от дурного глаза спокойный. Три дня тому Силуян отмечался. А в Силуяна, известное дело, ведьмы все от

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату