– Ты куда исчез? – Антон уселся рядом с приятелем. – Мы палатку ставить собрались, а тебя нет. Паганель уже давно круги вокруг лагеря нарезает.
Олег Павлович пришел в школу после института и сразу же был назначен классным руководителем их седьмого «А». Несмотря на «солидный» возраст – двадцать два года, Олегом Павловичем его еще никто не звал. Даже учителя с лукавой улыбкой звали его Олегом или Олежкой, в лучшем случае Палычем. Среди ребят он получил прочную кличку Паганель за длинный рост, худобу, вьющиеся волосы и небольшие круглые очки на носу. Ко всему прочему, он вел в школе географию и этим окончательно подтверждал свое сходство с героем Жюля Верна из романа «Дети капитана Гранта». Идей и энергии Олегу Павловичу было не занимать, поэтому с первого же дня он стал таскать ребят по музеям, театрам и походам. Своим напором он ломал любое родительское сопротивление и недовольное брюзжание учителей. Ему до того стали доверять, что отпустили с ним ребят, самых проверенных и стойких «бойцов» неугомонного седьмого класса, в зимний лыжный поход на три дня.
– Я в лес ходил, – промычал Миша набитым ртом.
– Шустрый самый, да? Мог бы и меня взять, – обиженно засопел Верещагин. – Вместе бы сходили.
Судьба свела Мишку с Антоном еще в первом классе, когда всех рассаживали за парты. Мальчик – девочка, мальчик – девочка. Мишке с Антоном пары не досталось, поэтому их посадили вместе, и первые три года они честно дрались, выясняя, кто из них сильнее и главнее, – вырывали друг у друга портфели, рвали одежду, ставили благородные синяки и фингалы под глазами. Потом драться стало неинтересно, и они подружились – Антон замечательно делал домашку по алгебре, геометрии и физике, Мишка выручал его по литературе, ботанике и химии. Но и в остальном они очень отличались друг от друга. Задумчивый длинный Мишка играл на гитаре, успел собрать неплохую коллекцию музыкальных компакт-дисков, мог спокойно прослушать какую-нибудь сонату Моцарта или вдруг прочитать книжку стихов. Антон всего этого не понимал. Книжки у него чаще всего служили подставкой под чай. Все дни он проводил на улице, занимался коньками и большим теннисом. Ему даже в голову не могло прийти вместо ужина в надвигающихся сумерках отправиться изучать окрестности. Булькающая на костре каша заставила его сидеть на месте и ждать своей порции. Миша не стал предлагать приятелю пойти на разведку. Он пошел один – ему захотелось погулять, посмотреть на звезды, проверить, как далеко от всего остального мира они находятся.
Вот и проверил.
– Ага, как же! – Рыбкин облизал ложку, с грустью посмотрел в пустую миску и только потом поднял глаза на приятеля. – Можешь идти, они тебя ждут.
– Кто?
– Всадники. – Мишка потянулся за кружкой. – Там по лесу скачут всадники… Черные, страшные и… – Он поискал слова. – И… кровожадные, – весело добавил он, отпивая чай.
Говорить дальше Рыбкин не мог, потому что в отличие от каши чай оказался очень горячим. От хорошего глотка у Мишки перехватило дыхание, на глаза выступили слезы.
– Зачем скачут? Сейчас же холодно, – растерянно буркнул Верещагин.
Было непонятно – то ли Антону завидно, что он не был с приятелем в лесу, то ли он ему не верит. А иначе как можно оставаться спокойным, когда ему рассказывают про такое…
– Я откуда знаю, что они там делали? – Мишка быстро-быстро дышал, остужая обожженный язык. – Проскакали мимо. Под капюшонами пустота, и следов не оставили.
– Зато ты там, наверное, очень наследил, – съязвила Лиза Шульгина, которая сидела рядом, грела руки о железные бока кружки и откровенно подслушивала разговор приятелей.
– А ты бы не испугалась, если бы на тебя из темноты выскочила такая махина! – напустился на нее Рыбкин, забыв про обожженный язык.
– А что там страшного? – томно улыбнулась Лиза, откидываясь назад. – Лошадь и лошадь. Тоже мне, всадник без головы.
– Нет, головы у них были… – на полном серьезе ответил Мишка. – Только какие-то эти всадники были странные, проскакали, как призраки. Я даже подумал, что это привидения.
– Так, привидения! – Рядом стоял Паганель, нагруженный стопкой спальников. – Еще полчаса посидите – и будете спать в холодной палатке. Поворошите костер, чтобы не погас, и натягивайте на себя все теплые вещи. Спать пора.
Миша лениво поднялся. После беготни по лесу и теплого ужина ему уже ничего не хотелось делать. В куче приготовленных на завтра дров он нашел палку покрепче и стал ею ворошить гаснущий костер. В результате верхнее горящее полешко неудачно повернулось и лихо скатилось к ногам о чем-то задумавшейся Лизы.
– Эй, ты чего! – Она отпихнула головешку сапогом и тут же ткнула его мыском в сугроб. – Смотри, что делаешь! Сапоги сожжешь, в чем я ходить буду?
– Он тебе свои отдаст, – ухмыльнулся Верещагин. – Рыба, у тебя какой размер, сороковой или сорок пятый?
– Верещагин, уйди с баркаса, – по привычке пошутил Рыбкин.
Проблемы Шульгиной его совсем не волновали. Вороша палкой в костре, он раскопал в углях что-то интересное, гнутое и черное, и сейчас пытался подцепить это и вытащить на снег. Костер сильно прогорел, растопил вокруг снег, провалился до земли, и что-либо выуживать оттуда было неудобно.
– Лови его, лови! – с азартом закричал Антон, подпрыгивая на месте.
– Так! – Теперь в руках Паганеля был ворох свитеров. – Кого ловим? Рыбку золотую?
Лиза звонко расхохоталась.
– Нет! – мрачно буркнул Мишка, которому давно надоело, что все кому не лень склоняют его фамилию. Мало ли кого как зовут? Некоторые с фамилией Горшков живут – и ничего! А кого-то зовут и похуже…
К ногам учителя подкатился полукруглый обуглившийся предмет. Олег Павлович с сомнением на лице толкнул его ботинком.
– Мне казалось, что мы собирались кататься на лыжах, а не лошадей подковывать, – задумчиво произнес он.
– При чем здесь лошади? – напрягся Рыбкин. Перед глазами у него тут же встал снежный лес с черными тенями на тропинке.
– Притом! – наставительным тоном стал объяснять учитель. – То, что ты достал, называется подкова. И ею обычно подковывают лошадей.
Подкова была совсем черная, истончившаяся, дырочки по центральному ободку заросли ржавчиной. Миша потрогал находку рукой – не горячая ли? Поднял ее. В подковах он мало что понимал, так близко не видел их никогда и поэтому ничего умного из рассматривания вынести не мог.
– Кстати, подковы приносят удачу, – добавил Олег Павлович, исчезая в палатке мальчиков.
Рыбкин с сомнением покосился на учителя, взвесил на ладони находку.
– Удача – это хорошо, – по-деловому отозвался Антон. – Гони ее сюда, сейчас проверять будем.
Но проверить они ничего не успели, потому что Паганель отправил всех по палаткам, велев отсыпаться перед завтрашним марш-броском.
– Слушай, – бормотал Верещагин, ворочаясь в спальнике, чтобы согреться, – если это подкова, значит, здесь кто-то на лошади скакал. Значит, твои всадники вовсе не привидения.
– Отвали от меня, – толкнул его в бок засыпающий Рыбкин.
Зря ему напомнили про этих всадников. Пришедший было сон стал постепенно отступать. Он вновь вспомнил хруст снега, темные фигуры коней, черные накидки наездников. Вот один из них поворачивает голову, прикрытую капюшоном. А в капюшоне ничего нет. Пустота. Так же как пуст сам всадник. Пустой перчаткой он трогает повод, разворачивает коня. Тот взбрыкивает, с задней ноги у него срывается подкова и летит в сторону Мишки, причем прямо ему в лоб. Он уклоняется, но подкова меняет свое направление и снова летит ему в лоб. Рыбкин отшатывается, теряет равновесие, садится в сугроб, и вот тогда подкова прицельно бьет ему между глаз.
Сыплется с потревоженной еловой ветки снег. Мишка потирает ушибленное место ладонью, пытается встать, но кто-то обнимает его сзади за плечи, давит, тянет вниз. В голове от удара звенит, упавшая на руки подкова жжет ладони, попавший за шиворот снег растаял и теперь стекает по спине противной струйкой. И на душе становится тревожно от предчувствия чего-то нехорошего и неизбежного, как контрольная по химии или выговор за опоздание.
