Слезы на льду

вытаскивать какие-то грязные сплетни. А он – гений. Поэтому наша с вами задача эту ситуацию исправить.

Тема показалась мне интересной. Отношения Плющенко с прессой в период его напряженной борьбы с Ягудиным трудно было считать приемлемыми. На пресс-конференции он всегда приходил вместе с тренером, отделывался штампованными и явно чужими фразами, а как только у журналистов возникал более сложный вопрос, нежели просьба описать свои чувства после победы, Мишин отбирал у ученика микрофон и брал инициативу на себя. К тому же после поражения в Солт-Лейк-Сити у тренера долго сохранялось настороженное отношение к журналистам вообще. В каждом вопросе он словно видел подвох, желание ущипнуть.

Первый относительно откровенный разговор случился у нас с Мишиным в конце 2003-го, когда Плющенко выиграл московский этап «Гран-при» и впервые публично признался на пресс-конференции, что ему иногда очень не хватает соперничества с Ягудиным. Той борьбы, которая шла много лет. До этого фигурист упорно твердил журналистам, что Ягудин для него – всего лишь один из многих. Хотя все понимали, что это – скорее защитная реакция психики. Нежелание признать, как глубока была на самом деле полученная в Солт-Лейк-Сити рана.

– Вы не были на показательных? Жаль. Женя удивил меня – катался куда лучше, чем готов сейчас, – искренне огорчился тренер, встретив меня в фойе гостиницы «Украина». – У нас с ним сейчас непростой период. В прошлом году – вы знаете – мы боролись с типично юношеским заболеванием – шляттером. Выяснилось, что зона роста большой берцовой кости у Плющенко не закрылась. Периодически от нагрузок возникало воспаление. Несмотря на то что выигрывать Женя начал уже давно – первый раз стал призером чемпионата мира в 1998-м – и катание показывал вполне взрослое, только сейчас у него сложился по- настоящему мужской тип мускулатуры. Изменилась конфигурация тела. И это пока создает дополнительные проблемы.

Узнав, что я жду его ученика, с которым все-таки договорилась об интервью благодаря довольно сильному нажиму на спортсмена его агента Ари Закаряна, Мишин вздохнул:

– Видите ли, в чем дело… Я сам постоянно учил Евгения по возможности избегать журналистов, не говорить с ними чересчур много. В этой позиции были как плюсы, так и минусы. У ряда ваших коллег он получил не самую хорошую прессу. С другой стороны, если бы в довольно юном возрасте Плющенко стал много рассказывать о себе, сейчас он был бы куда более опустошен. Возможно, именно мои советы позволили ему сохраниться как личности…

Закарян, насколько мне было известно, считал иначе. Уехав на постоянное место жительства в США и обосновавшись в Нью-Йорке, бывший советский гражданин, бывший фигурист, бывший ученик Мишина поначалу просто помогал прежним соотечественникам ориентироваться в мире профессионального фигурного катания. По-дружески опекал Оксану Баюл. Затем раскрутил неизвестную в любительском спорте пару Елена Леонова – Андрей Хвалько, благодаря чему на фигуристов обратил внимание знаменитый Дик Баттон, начал приглашать их на крупнейшие турниры профессиональных звезд, и фигуристы дважды стали чемпионами мира среди профессионалов, обеспечил непрерывными гастролями акробатов на льду Владимира Беседина и Алексея Полищука. А в конце 2002-го заключил контракт с Плющенко. Спустя несколько месяцев во время каких-то соревнований я взяла у него интервью, в котором Закарян искренне сетовал:

– Поскольку сам бизнес, связанный с фигурным катанием, сейчас переживает не лучшие времена, в нем вообще трудно кого-то раскрутить. Самые большие деньги сосредоточены на американском рынке. А Женя – российский спортсмен. Не очень хорошо говорит по-английски. Не очень хорошо говорит с прессой.

– Это ваше мнение?

– Не только. Это мнение, которое я периодически слышу от ваших коллег. Женя – специфический человек. Не любит общаться с журналистами до соревнований. А после них часто получается так, что беседовать уже не с кем: все разъезжаются. Но мы над этим работаем.

– Для вас важно, какую прессу Плющенко имеет в России?

– Конечно. В профессиональных кругах в Америке за ней следят достаточно пристально. Интернет ведь есть у каждого, а там постоянно появляются переводы тех или иных статей. Для Жени, думаю, тоже не безразлично, что о нем пишут дома. Другое дело, что у Плющенко есть некое предубеждение против журналистов в принципе. Не потому, что кого-то не любит. Скорее, понимает, что журналистский бизнес бывает разным – могут всякое написать. И считает, что, если его хотят узнать по- настоящему, пусть смотрят, какой он на льду. Может быть, это правильно. Но я сужу по своему американскому опыту. Мишель Кван ведь не случайно так популярна в Америке. С точки зрения бизнеса она ведет себя идеально. Всем улыбается, никому не отказывает ни в интервью, ни в автографах, приезжает на встречи с болельщиками, фотографируется. Популярность именно из таких крупиц и складывается. И не падает, даже когда человек начинает проигрывать…

Интервью с Плющенко в гостинице «Украина» чуть было не сорвалось, едва успев начаться. Настороженно ответив на несколько вопросов, он неожиданно поднялся с места:

– Мне кажется, мы уже достаточно поговорили. И вообще я совсем забыл. Меня ждут. Извините.

Пока я отходила от услышанного, глядя вслед фигуристу, стремительно скрывшемуся за дверями банкетного зала, в холле с обескураженным видом появился Закарян.

– Поймите правильно, Женя слишком неуверенно чувствует себя наедине с журналистом. Давайте я отвечу вместо него на любые ваши вопросы.

Ситуация выглядела одновременно и профессионально обидной, и анекдотичной. Поэтому я просто рассмеялась:

– Давайте сделаем по-другому. Для начала, ваш подопечный страшно голоден. Пусть поест – банкет все-таки. У меня к вам только одна просьба. Передайте Евгению, что я буду ждать столько, сколько нужно. Час, два… и что я совершенно не намерена чем-то его обижать. Он может сам выбрать, на какие вопросы отвечать, а на какие – нет.

Интервью в итоге получилось продолжительным и потрясающе интересным, хотя внутренне я полностью отдавала себе отчет в том, что повторно прилагать подобные усилия, чтобы вытащить человека на разговор, захочу не скоро. И что свою роль сыграли определенные обстоятельства: я никуда не спешила, все домашние дела, включая ненавистную мне глажку белья, были переделаны, наутро не нужно было отправляться на работу, к тому же в сумке лежал недочитанный и достаточно толстый английский детектив.

* * *

Все эти воспоминания автоматически всплыли в памяти в процессе беседы с «пиар-директором». Тезисно изложив гостье свои соображения насчет трудностей работы с Плющенко, заодно заметив, что бывает весьма неразумно соглашаться на интервью с корреспондентами откровенно желтых изданий и рассчитывать при этом, что речь будет идти о фигурном катании, я вдруг услышала:

– Женю нужно как-то оградить от тех, кто его окружает. И от Закаряна, и от Мишина. Они имеют на него слишком большое влияние.

– Простите, а Алексей Николаевич в курсе нашей с вами беседы? – запоздало поинтересовалась я.

– Главное, что мне абсолютно доверяет Женя, – последовал ответ. После чего гостья перешла почти на шепот: – Я могу вам гарантировать любое интервью. Давайте сделаем так: вы составите вопросы, передадите их мне, я согласую их с Евгением, запишу его ответы и переправлю готовый и отредактированный текст обратно. Вам останется только поставить под ним свою подпись. Еще лучше – опубликовать это интервью сразу в нескольких изданиях…

В комнате вдруг повисла мертвая тишина. Я почувствовала, что стучать по клавиатурам перестали даже редакторы. Глаза моей коллеги Ольги Линде сделались огромными как плошки, и в них заметалось хищное ожидание близкой крови. «Паноптикум!» – пронеслось в голове.

– Простите, но я так не работаю. Привыкла свои материалы писать сама. И разговаривать привыкла сама – без посредников. Вы, кстати, отдаете себе отчет в том, что у большинства спортивных журналистов, и тем более у нашей газеты, не бывает проблем с поисками потенциальных собеседников в принципе?

Несколько секунд гостья молча поедала меня взглядом. Затем довольно резко спросила:

– Я могу узнать, за кого вы болеете? За Плющенко или за Ягудина?