Пауза. Валентин молчит… Потом:
— А если я тебе дам в зубы?.. А?
Сашка прижимает ладонь к губам и таращит глаза в комическом испуге.
Валентин смеется…
— Дьявол!.. Ну, слушай… Ты передашь следующее…
Минутку Валентин думает. Сашка молчит.
— Следующее… Организацию отряда во Владивостоке союз металлистов налаживает. Потом… Патроны вскоре будут… Порядочная партия. Большинство из них будет послано ему во Фроловку. Затем… Посылка работников в сопки на днях начнется… Понял?
— Да! Она уже началась.
— Как?
— А я-то.
— Ты можешь вернуться. Нужно только спешно информировать Штерна.
— Я остаюсь там.
— Морда… — ласково говорит Валентин и жмет Сашке руку: — иди, приготовляйся, а вечером ко мне за документами.
— Есть! — Сашка вскакивает, запрокидывает белокурую голову и подымает правую руку…
— «Где глас людей обрывается куцый!..» Прощай!
3. Пинкертоновская наблюдательность
Из глаз Сашки брызжет серьезность и конспирация. Он весь проникся важностью своего поручения.
По дороге на вокзал Сашка пытливо смотрит в лица прохожих: а вдруг шпик. Не догадался бы? Не следит ли кто-нибудь? Вон у этого, ишь какая странная физиономия… Что он смотрит?..
Дома кажутся Сашке тоже подозрительными. Он вопросительно оглядывает окна и подъезды.
Но вот — вокзал… Пока все благополучно. Скоро тронется поезд и — ауу! Прощай, Владивосток.
Купив билет, Сашка в толпе разгуливает по перрону. Под мышкой книжки, шинель коммерсанта, за спиной узелок — ученик — кто заподозрит?
Но… под подкладкой шинели тихонечко шуршит целая кипа всяких документов и чистых бланков. Сашка чувствует их всем своим существом.
«А ведь никто и не догадывается», — думает он…
По лицу Сашки скользит торжествующая, веселая улыбка. В мыслях рисуется картина:
…Красивый, белокурый юноша, не обращая внимания на толпу, гуляет по перрону. В его прекрасных умных глазах — стальная решительность и… какая-то тайна. О-оо! Чувствует ли эта тупая, легкомысленная толпа, что в руках у юноши сейчас судьба целого..?
Сашка не кончает мысли. Он ловит на себе чей-то взгляд.
Какой-то «тип»… Серое пальто деми-сезон… Шапка.
Сашку не проведешь — Сашка любому Пинкертону десять очков вперед даст. Надо скрыться.
Сашка быстро юркает в вокзал… затем… наверх. Тихонько оглядывается — никого. В буфете первого класса находит свободное местечко на скамье около окна и садится.
Буфет полон. Бегают торопливо официанты, высоко над головой поднимая подносы. Шум. Говор. Звон посуды.
«Чайку разве попить?» — думает Сашка.
Вдруг взгляд его падает на дверь. Сашка вскакивает… наступает на чью-то ногу… и… в сторонку… между кадкой пальмы и большой плевательницей… влипает в стену.
«Тип», пробираясь в толпе, медленно приближается и… проходит в уборную.
Хитрит, сволочь… Ну, нас не проведешь.
Сашка немедленно скрывается из буфета. Но чаша его испытания не кончена. Через пять минут на перроне он снова видит знакомую «шапку».
Есть. Кончено. Выследил.
Мысли Сашки работают бешеным темпом. Надо запутать следы.
Сашка не медля ныряет под какой-то состав… затем под второй… обегает его кругом… Затем мимо вокзала… Потом обратно, но по дачной платформе… снова к вокзалу.
При входе в вокзал с дачной платформы Сашка сталкивается с каким-то низеньким черненьким человечком. С разбега он так толкает его в живот, что человечек кубарем летит на перрон. Сашка смущен.
— Простите, пожалуйста! — он помогает человечку подняться. — Разрешите, я вам отряхну пальто.
Человечек разъярен.
— Хулиган! Бешеный! Мальчишка! Что у вас, глаза выскочили?.. Продолжая ругаться себе под нос и не обращая на Сашку никакого внимания, человечек удаляется.
Это… Люкс.
А в это время на перроне к «типу в шапке» подлетает, запыхавшись, какая-то барышненка.
— Коля! Вот и я! Ты давно здесь?
— Давно. Я уж думал, что ты не придешь. Ждал-ждал… тебя все нет. Ну, идем!
«Тип» подвертывает руку калачиком, и парочка покидает перрон.
Вернувшись на перрон, Сашка смотрит внимательно, но «шпиона» не видно.
Перехитрил.
Подан состав. Публика, торопливо толкаясь, бросается в вагоны.
На перроне маленький японец зорко оглядывает каждого пассажира.
«Дон-дон-дон!..» Третий звонок.
Прощай, Владивосток!
4. Товарищи
— Но-о! Сдохла, но-о! Тягай!
В ответ на это каурая клячонка махает согласно хвостом, но ходу не прибавляет.
Медленно катятся розвальни. Смычки-полозья тянут из снежных струн незатейливую песенку.
Сашка лежит. Слушает. Над ним вверху голубое небо, да немножко сбоку углом часть спины Тараса.
В легком, слегка морозном воздухе пахнет хвоей и овчиной.
— А что, Тарас, хорошо твой сын сделал, что в партизаны ушел?
— Та як казаты…
— А у тебя еще сыновья есть?
— Нэма.
— А почему он ушел?
— Вид мобилизации втик.
— Милиция знает?
— А то ж?..
— И тебя не арестовали?
— Ни!.. Я казав, що вин… без моей воли.
— Ну, и что же они?
— Та що… Дывлюцця сердыто… Лаються… Може що й будэ… Хтож их знае?
— Та-ак. Он сейчас во Фроловке?
— Там.
— А далеко до Фроловки?
— Ни! Од зараз будэ выселок… по за тыми кущами… А там и Фроловка.
— А сколько верст?
— Та воны тут нэ миряны… Мабуть… пятнадцать… Сашка смеется.
— Наверно с гаком?
— С гаком…
— Да еще, поди, кривая. А если прямо ехать?
— Прямо… Та й уси двадцать, — смеется в усы старый Тарас.
— Эге!.. Щось там воно такэ?..
— Что такое? — Сашка быстро подымается.
Впереди на дороге под горой неподвижно чернеет какая-то группа.
— Погоняй, Тарас.
Подъезжают ближе.
На самой дороге уже освобожденная от упряжи лежит костлявая лошаденка. Она часто поводит впалыми боками. Мутные глаза полузакрыты. Около лошади в тщетных усилиях поднять ее возятся две фигуры.
— Но-о! Но! Подымись, — бьет кнутом лохматый мужичонко.
Какой-то, должно-быть солдат, низенький, плотный, тянет морду лошади за повод.
Что-то знакомое для Сашки мелькает в его лице. Сашка подбегает ближе.
— Верка! Да это ты?.. Куда? Зачем?
— Сашка! — бросается ему навстречу Вера Тарасова. Она стрижена. На ней солдатские штаны, сапоги, шинель, папаха.
— Видишь, застряла.
— Да ты куда едешь?
— К Штерну… работать… — комсомолка Вера говорит тихо низким мужским голосом.
— Вот здорово! Да ты когда выехала? Раньше меня, должно быть… Хотя, правда, я на Угольной долго провозился…
— Не
