– И знаешь, командир, сдается мне, что случилось кое-что похуже зениток. И вообще хуже многого.
Ту Хокс задумчиво кивнул:
– Пожалуй. Сам чувствую – что-то неладно, но разобраться пока не могу.
Послышалось урчание подъезжающей машины. Судя по звуку двигателя – чуть сбоку, над их головами, – та остановилась совсем рядом с домом. Подсвечивая фонариком, О’Брайен отыскал наиболее уязвимое место между стенами и потолком и начал пальцами выцарапывать сухую глину в зазоре между стенкой подпола и нижним брусом дома. Довольно скоро тонкий луч дневного света просочился в подвал. Щель была не шире сантиметра, но сквозь нее просматривался двор. Из странного вида машины уже выбирались солдаты, впрочем, машина выглядела не то чтобы странно, но… старомодно, что ли.
– Н-да, – промелькнуло у Ту Хокса, – Румыния, пусть и с лучшими в Европе нефтепромыслами, все же удивительно отсталая страна. Ну и то славно, что солдатики – не из германского вермахта. Форма совсем другая и вообще ни на что не похожа. Подобного обмундирования не попадалось даже на бесчисленных фотографиях при инструктаже.
Офицер – или, во всяком случае, некто отдающий распоряжения – щеголял блестящим шлемом в виде металлической волчьей головы с разинутой пастью, в глубине которой смутно виднелось лицо. По бокам шлема торчали весьма натурального вида волчьи уши. На офицере была серо-зеленая длинная куртка с меховым воротником; алые рейтузы в обтяжку, на коленях – вышитые бычьи головы; костюм довершали мягкие полусапожки. Что-то приказывая, офицер то и дело повелительно размахивал пистолетом совершенно неизвестной системы, а когда он повернулся, летчики с изумлением разглядели свисающий с пояса широкий меч в черных ножнах.
Шлемы солдат были попроще командирского – просто остроконечные колпаки, защищающие лоб и затылок; шинели – черные, почти до икр, с подобранными и пристегнутыми к бокам полами; алые шаровары заправлены в низкие сапоги. У каждого – меч на кожаной перевязи в руках – какие-то допотопные ружья с неуклюжими револьверными барабанами вместо обычных магазинов! Офицер, насколько это позволял разглядеть шлем, был гладко выбрит, остальные – бородаты и нечесаны, сальные космы, выбивающиеся из-под шлемов, придавали им какой-то цыганистый, диковатый вид.
С ружьями наготове солдаты рассыпались по двору, заглядывая в каждый закоулок. Захлопали двери, над головами летчиков прогрохотали сапоги. Офицер, видимо, допрашивал хозяйку: до Ту Хокса доносились голоса – мужской, тщательно и раздельно выговаривающий слова явно известного ему только по учебникам языка, и женский – быстрые, сбивчивые фразы на родном наречии. И опять прозвучало в них нечто неуловимо знакомое; внимательно прислушиваясь, Ту Хокс пытался уловить смысл. Порой ему казалось, что он уже почти понял то или иное слово, но фраза сменялась фразой, и смысл ускользал, память пасовала. Минут через десять протестующее кудахтанье кур возвестило, что на птичнике началась экспроприация в пользу армии. Да, подумал Ту Хокс, война есть война. Но, с другой стороны, не на своей же земле. Хотя… их спасительница и эти солдаты – разной национальности. Он же сам слышал, как трудно давался офицеру допрос на чужом языке… Или женщина вовсе не румынка, а, скажем, мадьярка – венгров в Румынии много. Логично, но Ту Хокс почему- то никак не мог избавиться от неуверенности. Слишком чуднó, как сказал О’Брайен.
Солдаты, обремененные добычей, весело гоготали; на молча стоящую в стороне хозяйку внимания не обращал никто. Наконец офицер что-то отрывисто выкрикнул, и солдаты полезли в машину. У многих на поясах болтались связки трофейных кур.
Когда урчание мотора стихло в отдалении, Ту Хокс впервые позволил себе расслабиться, прислонившись к стене. Так. Солдаты вряд ли искали именно их, уж очень плохо искали. Иначе обязательно простучали бы пол и сразу нашли люк. Значит, охотились не за летчиками. Тогда за кем?..
Теперь ему очень хотелось поскорее выбраться из подвала, но торопиться не следовало. Солдаты вполне могли вернуться.
Уже в сумерках наверху снова послышались чьи-то шаги, загрохотала передвигаемая мебель. Скрипнула, приподнимаясь, крышка люка, и свет лампы тусклым прямоугольником упал на земляной пол.
Сжимая в руке пистолет, Ту Хокс начал осторожно взбираться по лестнице, твердо решив, уж если на то пойдет, продать свою жизнь подороже.
Ничего опасного, впрочем, не было. У самого люка стоял мирно жующий бутерброд мужчина, и даже охотничий нож у него за поясом не выглядел угрозой – так спокойно он наблюдал за вылезавшими из подвала незнакомцами. Лицо его было непроницаемо. Пряди таких же, как у хозяйки, иссиня-черных волос беспорядочно падали на лоб и шею. Грубая домотканая рубаха и такие же штаны, грязные сапоги, резкий запах давно немытого тела. Супруг спасительницы? Судя по возрасту, скорее отец.
В кухне ярко пылал очаг, над огнем кипело какое-то варево. Щедро зачерпнув из котла, хозяйка наполнила похлебкой две глиняные миски и жестом пригласила мужчин к столу. Еще в подвале О’Брайен и Ту Хокс перекусили окороком и огурчиками, но Ту Хокс опасался, что отказ обидит хозяев. Улыбнувшись женщине, лейтенант подтолкнул ирландца к столу и посоветовал не брезговать угощением.
При первых же прозвучавших словах на бесстрастном лице старика отразилось неприкрытое изумление, он хмурил брови, поочередно оглядывая странных гостей.
Положив перед летчиками пару деревянных ложек, хозяйка принялась хлопотать по дому, а хуторянин, в раздумье походив у стены, вполголоса бросил ей несколько слов, пожал плечами и подсел к миске с недоеденной похлебкой.
Ели молча. Когда миски опустели, хозяин поднялся и красноречиво поманил гостей за собой. Откинув прикрывавшую двери тонкую занавеску, все трое вышли из дома. Проходя мимо редкой сетчатой ткани, неспособной, вероятно, защитить даже от комаров, Ту Хокс коснулся ее и вдруг уловил нечто знакомое – горьковатый аромат, запах масла, тот же, что исходил от умащенных волос женщины.
И этот-то запах, а не слова, сделал смутную тревогу предчувствием. Ту Хокс вспомнил: не такой, но похожий запах витал над густыми прическами его индейских тетушек. Обычай смазывать волосы маслом подсолнечника – обычай индейцев. Предчувствие стало догадкой, и она не показалась нелепой. Все становилось на свои места; в незнакомой речи хозяев явно проскальзывало нечто напоминавшее говор ирокезов! Звучание, строй фраз – все безусловно похоже: так говорят онондаги, могавки, сиу, чероки. Слова, правда, оставались непонятными, но он мог поклясться, что это не был ни румынский, ни любой из славянских языков…
Рассказать о своих догадках О’Брайену Ту Хокс не рискнул: уж слишком невероятно было поверить в такое и самому.
Не оглядываясь, хозяин провел их к сараю в глубине двора, отпер заскрипевшие ворота, которые захлопнулись, едва летчики переступили порог. Внутри царила непроглядная тьма. Ту Хокс
