Он преградил рыбе путь к спасению, навалив возле нее груду камней. Долго стоял и смотрел, как она вздрагивает, шевелит жаберными крышками, распускает и складывает плавники.
У него в голове не было ни одной светлой мысли. Просто стоял и смотрел, и не верил своей удаче.
Потом присел на корточки, отцепил крючок, погладил рыбу и вернулся к воде. Промелькнуло в голове, что надо бы не жадничать, вернуться домой, но только промелькнуло. Он снова забросил удочку.
Солнце ушло за горы. Вода потемнела, стала отливать свинцом. Что там делалось в глубине ямы, кто знает.
И снова удилище напряглось, натянулась леска. Но в этот раз все произошло быстро. Удочка сломалась. Он только-только успел перехватить удилище повыше, как его потянуло вперед и затащило по пояс в воду. Хорошо не на стремнину, но зато на каменистое дно, и куда ты ставишь в этом случае ногу, смотреть некогда.
Он боролся с рыбой, подтягивал леску, она больно резала ладони. Он устал, ему было страшно. Рядом, совсем рядом, гремел на перекате рассерженный Акбулак, горы смотрели неодобрительно, небо хмурилось.
Каким образом огромная маринка оказалась на берегу, Никита рассказать не смог. Не мог вспомнить. Краем глаза успел заметить, как крутануло в водовороте сломанную удочку и унесло прочь.
Минут десять понадобилось ему, чтобы отдышаться. Потом он принял в объятия, одну и другую, своих рыб и побрел в лагерь.
Мы толпились возле стола, дружно обсуждали удачу Никиты, кто-то душил его в крепких мужских объятиях, крича: «Молодец, парень, так-то вот, знай наших!». Ася принесла кружку горячего чая.
На шум вышел из палатки Вадим Борода. Приблизился, увидел чужой улов. Долго смотрел, потом спросил:
- Кому это так потрафило? Кто поймал?
Четырнадцатилетний Никита скосил на него глаз, скромно потупился и сказал:
- Я.
Вадик горестно махнул рукой, повернулся и ушел обратно в палатку. Не было у палатки хорошей двери, ох, он бы ею хлопнул.
Так на счету акбулакского братства появился еще один заядлый рыбак.
ЖИВЫЕ КАМНИ
В тот год, не помню по какой причине, стояли мы не на Большой поляне, а на слиянии Акбулака и Саргардона. Было там под обрывом небольшое пространство, затененное тополями и орешинами, с каменистым, правда, но относительно пологим спуском для машин. Вниз они съезжали запросто, зато наверх их приходилось выталкивать; с риском покалечить руку или ногу подкладывать под колеса большие камни, чтобы забуксовавшему автомобилю не пришлось катиться по инерции прямиком в речку.
Места хватило для трех палаток, а больше никто и не приехал. В палатке у самого берега поселились Вадим Борода с женой Верой и дочкой Таней. Чуть поодаль – мы вчетвером. В глубине полянки, под откосом, в глухой тени, в одноместном брезентовом домике – расположился Григорий Николаевич Астахов.
Что хорошо было на этом месте – оно было совершенно изолировано от остального мира. Только мы, и больше никого. Разве чуть поодаль, еще одну палатку поставить.
В лагере установилась строгая дисциплина: один дежурит, остальные могут идти на все четыре стороны. Стряпали мы нашу нехитрую еду на костре, а заготовка сушняка и дров была всеобщей повинностью.
Всякий раз, как возвращаемся из похода, каждый тянет за собой, чиркая по земле, высохшую разлапистую ветку. Позади, в облаке легкой пыли, трусит коротконогая дворняжка Скворцовых Найда, то и дело останавливается, чихает. Сколько раз мы упрашивали ее идти вперед, ни за что. Если тащим хворост, она обязательно побежит следом. Охраняла она его, что ли.
Однако на тонких прутиках каши не сваришь. Тем более, борща. Поэтому настоящие дрова приходилось добывать непосильным трудом мужчин.
На заготовку выходили сообща, прихватив не только топор и пилу, но и длинную веревку с крепко привязанным к ее концу увесистым камнем. Сейчас поясню, для чего это было нужно.
Шли по дороге, осматривали растущие вдоль нее деревья, если находили на них сухую ветку, останавливались. Чаще всего, это были орешины с хрупкой, легко ломающейся древесиной.
Теперь следовало перекинуть через нее веревку, для чего кто-нибудь самый меткий на глазок прикидывал расстояние, а потом забрасывал привязанный камень. С первой попытки не всегда получалось, иной раз даже приходилось отказываться от хорошей добычи и идти дальше, но если веревку удавалось закинуть, лесорубы гроздью повисали на ней и с криком «эй, ухнем» тянули вниз. С треском, с шорохом задеваемых листьев толстый сук обрушивался, и его оставалось лишь распилить, разрубить на чурочки. Лесники не препятствовали такой заготовке, напротив всячески ее приветствовали, мол, и людям хорошо, и растениям полезно. А еще дрова приносила река, но топляк приходилось долго сушить и, как правило, он плохо горел.
Но я собралась рассказать о происшествии одного дня. Одного из многих дней на Акбулаке, в начале августа, не помню, какого года.
Накануне договорились с Верой. Я оставляю Наташку на ее попечении, Никита идет с Вадимом на рыбалку, а мы с мужем отправляемся в поход вверх по Саргардону. Изредка мы позволяли себе роскошь отдохнуть от детей.
Поднялись рано, лагерь еще спал, взяли приготовленный с вечера рюкзачок с купальными принадлежностями и сухим пайком, и пошли. Миновали палатки, поднялись наверх. Перед нами оказался неширокий, но и не очень узкий лужок, слегка наклоненный в сторону реки.
Обычно к началу августа трава на склонах выгорает, сохнет, выцветает, становятся светло-рыжей, а этот лужок всегда стоит зеленый, пропитан водой, специально сюда подведенной из ручья. Бежит ручей по камешкам вдоль дороги сверху, добегает до луга, растекается в разные стороны, поит траву. По траве ходит серый ослик Хасана, симпатичный, бархатный. Мне почему-то никогда не хотелось называть его на местный лад ишаком. Хотелось подойти, погладить и ласково сказать – ах, ты, ослик!
Он оторвется от еды, глянет на тебя кроткими глазами, с нижней губы свисает длинный сочный стебель. Тряхнет головой, стебель отлетит в сторону. Ослик стоит, задумавшись.
Поднялись на лужок и увидели идущего по траве незнакомого человека. Он приблизился. С удочкой в одной руке, и садком в другой, почти полным золотой в лучах солнца рыбой. Что удивительно, каждая маринка была обложена мягкой травой, что растет у берега, возле воды, и стеблями мяты с нежными сиреневыми цветами на концах. Рыбки были еще влажные, от них пахло рекой. Они смирно лежали среди зелени, лишь изредка зевали ртами, засыпая.
Мы остановились, поздоровались с незнакомцем (в горах положено здороваться), поздравили его с удачной рыбалкой и склонились над садком, залюбовались чудесным уловом. Поговорили о хорошей погоде, и разошлись. Он отправился вниз, в сторону наших палаток, мы - вверх по склону, к
