Покои мессира располагались на одном из верхних уровней срединного, главного строения Янтарного Дома. В свете фонаря дверь, которую открыл ему Камил, показалась Реми тёмно-медовой. Открыв её, Камил мягко подтолкнул Реми вперёд и, к удивлению последнего, не вошёл внутрь вместе с ним.
― Нет, ― ответил он с лёгкой улыбкой на немой вопрос Реми. ― Сегодня ночью вы с мессиром должны быть только вдвоём.
Мягкие шаги Камила, обутого в удобные домашние туфли из кожи, ткани и меха, вскоре затихли, а Реми, закрыв дверь, оказался в кромешной темноте ― фонарь Камил забрал с собой, и у Реми даже не возникло мысли попросить его. Похоже, в этой комнате не было даже окон. Ещё год назад Реми испугался бы или по меньшей мере растерялся бы, но сейчас он равнодушно взирал во мрак.
В кромешной темноте он пробыл, как ему показалось, недолго, хотя время и тянулось медленней, чем если бы он предавался чтению в библиотеке Лазурного Чертога. Наконец напротив двери открылась ещё одна створка, из которой выступил мессир в тёмном халате и с такой же свечой в стеклянно-бронзовом корпусе. Свет вырвал из мрака неровный кусок стены, и Реми заметил, что стена эта такого же цвета, напоминающего цвет тёмных сортов мёда.
В молчании мессир кивнул ему в знак приветствия и поманил рукой. Реми не раздумывая пошёл вслед за господином Ладиславом Браниборским. Они прошли в следующую комнату, погружённую в такую же темноту, что и предыдущая, и мессир принялся обходить её по кругу, зажигая свечи в стенных держателях.
По мере того, как свечи загорались, Реми разглядывал святая святых ― покои самого мессира. Снова этот тёмно-медовый цвет стен ― оказывается, на камень и дерево натянута прочная материя, дорогая и роскошная на вид. Материя эта убрана под изящные плашки тёмного дерева, обрамляющие пол и потолок. Деревянные подобия колонн окружали три двери ― ту, в которую вошли они и ещё две в серединах смежных стен. Деревянные колонны высились по бокам от камина напротив впустившей их двери. Окон в этой комнате, как ни странно, тоже не было.
Вообще, это квадратное пространство казалось Реми тесноватым: в углах в обрамлении колонн и плашек стояли массивные кресла, вписанные в угол и покрытые тёмно-медовыми покрывалами из дорогой материи. А посередине комнаты был утверждён массивный круглый стол, с которого до самого пола, устланного тёмно-красным с золотым узором ковром, свисала тёмно-красная с золотым узором скатерть. В самом сердце стола стояло что странное и непонятное для Реми: большое и наверняка тяжёлое нечто в корпусе тёмно-красного дерева с большим круглым застеклённым окном. На этом окне имелась разметка по кругу ― римскими цифрами и чёрточками, а в середине торчали стрелки. Реми заметил, что они медленно двигаются по кругу.
― Это часы, ― объяснил мессир, затеплив последнюю свечу и садясь в одно из угловых кресел. ― Ты привык мерить время тенями и солнцем, но мне требуется кое-что поточнее. Это механические часы, впрочем, это не важно сейчас. Садись, ― он жестом пригласил Реми в кресло по другую сторону от двери напротив негорящего камина. ― Нам нужно дождаться полуночи, и ты примешь зелье.
Реми сел. Какое-то время оба молчали, Реми думал о своих трёх причинах жить.
― А что говорят о мщении те, кто обратился к вечности? ― спросил он мессира.
Наверное, вопрос был для Ладислава неожиданным, но он всё равно ответил.
― Сейчас, с высоты более полутора тысяч лет жизни я не сомневаюсь в том, что месть глупа и ни к чему не ведёт. Но когда Атаумета настигла смерть, я думал иначе. ― Мессир усмехнулся. ― Я знаю, кому и за что ты желаешь отомстить, и отговаривать тебя не стану, потому что никакие слова не преодолеют боль утраты и скорбь одиночества. ― Мессир пару мгновений помолчал. ― Жрецы Зрейма Заката отговаривали меня, пугали неудачей и мучительной смертью, но меня не остановили бы тогда никакие слова ― как ныне никакие слова не остановят и тебя. Со временем ты сам поймёшь, что месть мало что может дать, но сейчас, если хочешь ― мсти.
Реми не ожидал такого прямого ответа ― по правде, он был уверен, что вечность презирает сведение счётов и требует забыть старые обиды. Выходило, что о вечности он знает совсем мало ― как же он сумеет с ней справиться?..
― А почему здесь нет окон? ― спросил он после долгого молчания.
― Окна отвлекают, ― ответил мессир, поглядывая на часы.
Реми проследил взгляд мессира и тоже посмотрел на часы. Короткая и толстая бронзовая стрелка острым концом указывала на чёрный косой крест римской десятки, длинная и тонкая ― на крест с двумя палками за ним. Если он правильно понял это устройство, им ждать ещё два часа.
― Я провожу здесь время за трудами и трактатами, ― продолжал мессир. ― Я и должен закрыться от целого мира, чтобы свести к ним все мысли и чувства. А может быть, мне уже давно пора быть в гробу, вот я и создаю себе его подобия.
Мессир рассмеялся, и Реми понял, что он, похоже, шутит. Но Ладислав тут же стал серьёзным и строго посмотрел на него.
― Я не случайно позвал тебя раньше времени. Сейчас ты должен дать мне последний ответ: желаешь ли ты обратиться к вечности? Конечно, от неё всегда можно отвернуться, но к чему начинать то, чего начинать не следует.
Реми глубоко вздохнул и обвёл взглядом комнату. Часы показывали уже четверть одиннадцатого, и старшему, а теперь и единственному Фруа немного хотелось спать. Мессир, правда, говорил, что после зелья сон как рукой снимет.
― Желаю, ― наконец ответил он чётко и уверенно.
― Хорошо, ― кивнул мессир. ― Тогда иди за мной.
Они свернули в левую дверь, оставив свечи по стенам гореть и разгонять мрак. В следующей комнате было также темно, но Реми сразу заметил слабый свет звёзд ― значит, тут есть окно. Свечой, вынутой из оставленного в предыдущем покое фонаря, мессир зажёг несколько восковых столбов и здесь.
В свечном свете в глаза немедленно бросилось отличие этого помещения от всех прочих покоев мессира, виденных им сегодня. Эта комната совсем не походила на отделанные под цвет янтаря покои
