Валентин Гуржи
Вариант для криминала
Роман
Было бы причиной сожаленья
торговать, как товаром,
Возвышенным Ученьем
Мудрецов
Москва, Научный Совет
Прощаясь с Москвой, он никогда не брал с собой попутчиков.
Если рассматривать связь информации и время, то все, что лежит в основе его с Робертом методики Совершенства Разума и все повлекшее за этим, исподволь принуждает к пересмотру уже разработанных «Практических пособий» для развития сверхчеловеческих способностей. Эта мысль ввергала его в смуту. Да что там смута! Она, эта мысль, придя неожиданно, сейчас, накануне отъезда, выбивала из-под ног творческую способность и уверенность, отравляла ему жизнь. Она ехидно нашептывала новые вполне реальные возможности человеческой натуры, склонной к наслаждению садомазохизма, точнее – стремящейся к подавлению личности грубой силой, в первую очередь – террором. В последнее время, задумываясь над некоторыми фактами, он вдруг сделал вывод, что человечество буквально проваливается в пропасть жестокости. Работая над открытием, возбудивший резонанс в мировой науке о реальной возможности сделать человека совершенным, способным предотвратить катастрофу, угрозу войны, излечить любую болезнь, не соприкасаясь с какими-то бы ни было материальными средствами, – Назаров то и дело натыкался на белые пятна генетического порядка. Что-то его настораживало и тормозило работу. Безусловно, опыт ему помогал отбрасывать второстепенное, что могло бы помешать правильному завершению основного... Теперь же он невольно искал источник, по причине которого опять (в который раз!) он приходил к мысли о сомнительном завершении идеи. Может быть, это исходило от Роберта Корнева, его коллеги, с которым он более пяти лет работал над проблемой. Роберт изредка высказывал по поводу своих же версий не очень лестные мысли. Он говорил примерно о том же. О времени меняющем информацию, о гаметах – мужских и женских половых клетках, способных по И. Земану веками сохранять колоссальный объем информации до тех пор, пока не произошло зачатие, и не начался процесс развития зародыша. И если предположить, что информация гамет определенного субъекта несет агрессивную родословную, то можно себе представить что и кто вырастет из новоявленного потомка! Не значит ли это, что весь их труд, все сделанное ими может оказаться в будущем сумасбродной идеей. И еще не дай Бог – социально опасный, подобно открытию цепной реакции урана для двадцатого века... Выходит, ты прозрел, для того чтобы поучать Мир.
Может быть...
Может быть, нечаянно брошенная кем-то из коллег по теме фраза, суррогат нераскрытой мысли, теперь вносит неотвязную смуту. А ведь то, во что мы верим, становится реальностью. Что это – то, что заложено судьбой? Или предрешено силой твоего сознания? Где же тогда предшествующие признаки?
– Если ты этого не видишь, то не значит, что его нет, – произнес он вслух, будто рядом идущему собеседнику для большей убедительности.
– Люди запоминают самое явное и часто встречающееся, – мысленно получил он ответ, – но далеко не все верно распознаваемое...
Кто знает! Но эта мысль, если она не имела плоти, все чаще сейчас раскрывала себя, обрастая мясом, в другом, более ясном облике, и тревожила, и беспокоила. Чем ближе поездка в Америку на Всемирную конференцию по Биоэнергетике, тем все настойчивей стучится в его сознание эта опасная и справедливая мысль. Мысль, которую теперь не было времени раскрутить.
Назаров шел прогулочным шагом, как всегда он делал перед долгосрочной поездкой в Miami, словно прощался с Москвой, где родился, где всю жизнь проживали его родители, дедушки и бабушки. Он никогда не брал на свой ритуальный марш ни знакомых, ни близких. И те, и другие, как ни хитри, отвлекали, а это не давало сосредоточиться, мешало прочувствовать близость родного дома – теплый асфальт под ногами, выбоины на них, телефонные будки, скверы, магазины, кинотеатры, это яркое июньское небо, в общем – все, на чем вырос Назаров с первого своего сознательного шага. Может ли он, мы все люди, разорвать эту связь своего внутреннего с внешним? Потерять, чтобы потом, жалея о содеянном, не найти, и страдать до конца своих дней. Мы живем в мире прелестей, и ценить их нужно с божественной бережливостью.
Его ритуал по Беговой не выносил попутчиков. Вот уже и стадион «Юных пионеров», справа пошли серые жилые дома, где в сороковых жили писатели. На доме доска: «Советский писатель Борис Горбатов»... Потом возник магазин «Молоко», куда мальчишкой бегал за молоком и кефиром по жесткому правилу родителей. Возраст постарше оставил в памяти дефицитные грязно-коричневые галоши. Он их покупал для себя и своих уже постаревших родителей в магазине «Обувь». Помнится, еще сразу после войны сорок первого это были черные, блестящие на байковой подкладке нарядные галоши. Держа их в руках, хотелось понюхать заманчивый запах и попробовать на вкус. Голодное было детство...
Назаров взглянул на часы, оставалось еще немного времени, чтобы успеть на заседание Ученого Совета, который собирался в малом зале «Лектория». Туда, как договорились, приедет из Харькова его друг и соавтор Роберт Корнев.
*
За зеленым столом заседаний пять человек: председатель, Назаров, Корнев и два зарубежных пожилых гостя. Пока собиралась и усаживалась публика в зале, друзья нескладно расспрашивали друг друга и делились новостями.
– Меня все чаще затрагивает твоя фраза, Роберт, – произнес вполголоса Назаров, – помнишь, что ты сказал?
– Это в отношении информации и времени половых клеток, в гаметах? – Роберт внимательно обвел друга взглядом. Стекла его очков, как бы импонируя хозяину, злорадно блеснули висящей над потолком огромной серебристой люстрой, тонкой стрелкой кольнули Назарову зрачки.
Роберт, собираясь с мыслями, по-мальчишески заморгал ресницами. Заметней обозначилась плешь на его голове. Теперь Назарову Роберт представился с лицом Плейшнера перед своим роковым шагом в Швейцарии...
– Знаешь, Володя... Выкинь из головы весь мой бред. Ты меня знаешь давно... Я боюсь своих мыслей. Они не раз портили людям жизнь. Пусть плохим людям... не в этом дело. Но мысли мои. А это плохо. Для меня. Я их боюсь. Так что выкинь из головы. Сейчас не вовремя. Тем более – перед твоей поездкой...
– Постой, приятель! Что ты несешь? Не моей, а нашей поездкой.
– Нет, Володя. Я не еду. Меня не пускают.
Назаров, растерянно оглядел лицо друга, тихо переспросил:
– Как это не пускают?! Кто не пускает?
– Кто... – Роберт отвлеченно глянул в зал, – известные нам органы. Я, видите ли, работаю в военном ведомстве. Засекречен я, – добавил он зло.
– Так и сказали?
– Так и сказали.
– Вот идиоты! – вырвалось у Назарова. – Завтра у меня с ними рандеву. Посмотрим. От меня они не отвертятся. Я им устрою позор на всю Россию. Меня можно остановить только физически.
– То есть? – настороженно спросил Роберт. – Убить?
Назаров
