Перед следующими посиделками я осталась ночевать в доме подружки. Поздним вечером мы с ней тихонько выбрались из дома и пробираясь задворками, оказались возле общего дома, в котором жили стражи. Я послала в открытое из-за жары окно своего светляка к Велию. Ждала почти до полуночи, слушая ненужные разговоры и, наконец, услышала:
— Велий, на кой тебе эта малолетка? С ней не получится ничего, говорят, что у нее бабка — веда. С этой не поиграешь и не бросишь. Найдет — уроет. Не боишься?
— Не боюсь. Я к ней перед отъездом схожу. Утром уеду.
— Ну, может, что и получится. Она с тебя глаз не сводит. Умеешь же, даже завидно.
— Поговори мне… много ты понимаешь. Моя она будет и ждать станет. Через месяц опять сюда попрошусь. Все решу. И больше не хочу этих разговоров — не ваше это дело.
Глазами светлячка я смотрела на него. Сильный, уверенный в себе, все распланировавший. Если бы не мое любопытство…Кто знает? Я тихо застонала, привалившись к уснувшей на траве подруге, злилась… Плохо было и обидно. Сдерживалась изо всех сил, чтобы не расплакаться.
Растолкала спящую подружку, зажав ей рот, чтобы не вскрикнула. Отправила домой, а сама, отозвав светляка, пошла домой по ночному лесу. Шла по дорожке и плакала, выплескивая из себя горе от потери мамы и сестры и от незаслуженной мною готовящейся подлости. И темноты не боялась сейчас совсем, и зверья лесного. Ввалилась в избу, упала к бабушке на постель.
Бабушка, маленькая и седая, в длинной ночной сорочке, вскинулась на кровати: — Тебя обидели?
— Не успели, бабушка… на душе тяжело.
— С душой мы разберемся… Спи, дите, спи. Утром поговорим.
Легкая сухонькая рука легла мне на голову, провела по волосам, расправила косы. Я уснула, обнимая ее, и проснулась только ближе к полудню. Глаза опухли… волосы сбились… Умылась, привела себя в порядок и рассказала все как есть. Бабушка качала головой, даже улыбалась невесело.
— Когда, ты говоришь, он уговаривать тебя придет? Послезавтра к вечеру? Они же тогда наутро уедут? Не переживай, я уж с ним сама поговорю…
— Не вздумай! Чтоб он понял, что я подглядывала и подслушивала? Не вздумай, бабушка! Я просто уйду из дому, чтобы не видеть его, или отведи его от нашего дома, чтобы дорогу не нашел.
— А я проучить хотела, на пользу ему пошло бы…
— Не делай ему ничего, пусть просто уйдет. Не вреди.
— Да за что ж ему вредить-то? Он тебе ничего плохого не сделал. И не собиралась я.
— Как не сделал? Ты чего? Не успел просто, вот и не сделал.
— Так за то, что еще не сделали, и не принято наказывать. А так-то он тебя просто жизни научил. Теперь ты знаешь, что с ходу верить нельзя никому и что люди разные бывают. А таких, как он, много, ой много-о. Молодой, красивый, девичьим вниманием избалованный. Да и друзья не осуждали его, может и еще какая поплачет тут после того, как они уедут… А давай-ка положу я на дорогу кленовый лист, чтоб тропу ему к нам перекрыть? Походит, походит да и плюнет — уйдет в столицу собираться. А ты не плачь больше о нем — не стоит того.
В тот вечер, когда Велий собрался ко мне, я сидела, как замороженная. Все застыло внутри, не осталось ни обиды, ни слез. Я и сама понимала уже, какая еще маленькая и глупая. Хорошо еще, что все обошлось. А обиду эту я забуду, переболею потихоньку. Хорошего бы помнила, а такого… постараюсь забыть.
ГЛАВА 3
Ранним утром нас с бабушкой разбудил стук в дверь. Я накинула на сорочку большую вязаную шаль и выглянула. Там стояли двое стражей в дорожной справе, при оружии и Голова поселения. Он и спросил:
— Велий у тебя?
— Вы что? Кто у меня?
— Велий. Он к тебе ушел вечером и не пришел до сих пор. Вот и спрашиваю — у тебя он?
— Голова, да ты совсем стыд потерял?! — заголосила бабушка за моей спиной, — ты в чем дите обвиняешь? Кто это про нее посмел сказать такое? Ты мое дите гулящей обозвал?
Она почти отшвырнула меня себе за спину. Стояла… смотрела, аж мне страшно стало.
— Я не сказал ничего такого, прости, если не так послышалось. Так он не приходил к вам?
— А должен был? Чего ему тут делать? Может, у какой бабы в поселке поищешь? А ты к дитю с этим врываешься, старый дурень.
Вперед вышел один из стражей. Помялся, подбирая слова:
— Мы сегодня выезжать должны были. Он не мог не вернуться в срок.
— А мы тут каким боком? — возмутилась опять бабушка.
— Он подарков набрал… плат… и вечером пошел к вам — свататься. Он поговорить хотел с вами о внучке. Полюбилась ему, в жены звать хотел. Договориться, когда сватов засылать, родителей привезти когда — знакомиться, — закончил он тихо.
— Не дошел, видать, — глухо проговорила бабушка, — зайди один сюда.
Парень вошел в сени, топтался у порога. Я сползла по стенке, да так и сидела, потерянно глядя на бабушку.
— Руку в дежу суй, — прошелестела она парню, — думай о нем, представь лицо его.
Посмотрела в устоявшуюся воду. Подошла ко мне, тяжело положила руку на голову. Голова закружилась, теряя сознание, услышала:
— Нету его живого. Ищите в болоте… с краю… там, где сосна кривая кольцом. Ты знаешь, где это…
Как выжила — не знаю. Провалялась в горячке несколько дней. Только возвращалась сознанием в мир, как бабушка опять милосердно отпускала в сон. Поила, давала время осознать, вспомнить — и опять усыпляла, увидев в глазах боль и страшную вину. Вынырнув очередной раз из забытья, отвела ее руку.
— Не надо. Всю жизнь не просплю.
Она села возле меня на край постели. Вздохнула, расправляя складочку на своем фартуке.
— Не я его завела, ты не думай на меня. И твоей вины нет, не ищи ее. Видно, много он зла сделал другим. Много девок попортил, не жалея. Вот какая-то и отомстила. Как встретит свою любовь, так и погибель его ждала. А и мы помогли в этом. С листом-то кленовым… Вот и завело его. Но если бы не лист, проклятье другую дорогу нашло бы — не изменилось бы ничего. Просто смерть другая…
И с тобой жить ему — не судьба. Сильная обида… страшная месть — на погибель сделано. Если б и увидела я на нем, не знаю — получилось бы отстоять? Скорее всего — нет. Так что сам
