Минхо это не остановило, он продолжал возмущаться, а Ньют молча слушал, в каких-то моментах кивал головой, якобы соглашаясь с тем, что он «шэнк», «шнурок», «придурок» и прочие синонимы этих слов.
— У кого-то синдром женушки, — фыркнул Томас.
И этим обратил на себя внимание Минхо. Тот как-то странно посмотрел на музыканта, на его растрепанную прическу и ставший синеватым засос на шее, а потом выдал:
— Не знал, что ты теперь небесного цвета, Ньютела, не знал.
Ньют покачал головой и, повернувшись к Томасу, сказал:
— И этого придурка я еще называю лучшим другом.
Томас смотрел на Минхо сначала удивленно. Еще бы, ведь тот нарушил утреннюю тишину своими возмущениями, большая часть которых скорее смешила, чем заставляла почувствовать себя виноватым. Но теперь Томас расслабился, понимая, что такое поведения, вечные перебранки (в основном дружеские ругательства со стороны Минхо) — это совершенно нормально.
— Этот засос не моя работа, — Ньют чуть хрипло засмеялся. — Знаешь Бренду с музыкального?
Азиат кивнул.
— Ну вот это она, походу. Я прав, Томми?
Ньют улыбался. У него не было тонкой сети морщинок вокруг глаз, как у людей, которые много смеются. У него не было привлекающих многих людей ямочек. У него была обычная, чуть сдержанная, но от этого не менее милая улыбка.
Пожалуй, для Томаса эта была единственная красивая улыбка.
Это было каким-то наваждением. Томас смотрел на Ньюта, на его улыбку. И смотрел бы, наверно, еще долго, если бы кто-то не щелкнул пальцами прям перед носом. Этим «кто-то» оказался, естественно, Минхо.
«Надо их с Брендой познакомить, те еще обломщики», — проскочило в мыслях Томаса.
— Куда-нибудь пойдем? — Минхо все еще стоял, возвышаясь над парнями, пока те сидели на полу.
Ньют, чуть дрожащими от холода руками, собирал валяющиеся на полу многочисленные карандаши, ластики, листы. Быстро, чтобы Минхо не увидел, положил среди альбомов портрет. Томас взял с пола толстовку Ньюта, отряхнул от пыли.
«У него руки уже от холода дрожат»,— думал Томас.
«У меня от тебя руки дрожат, Томми» , — думал Ньют.
— Ньют, пошли на чай. Ты замерз, — Томас протянул аккуратно свернутую толстовку блондину. Тот хмуро посмотрел на Томаса, потом на Минхо, в итоге сказал:
— До вечера, Минхо. Встретимся там, где и договаривались. Постарайся не опаздывать.
И не дождавшись ответа, Ньют, взяв толстовку из рук Томаса, а самого Томаса за запястье, направился в сторону лестницы, в который раз оставив друга в полном недоумении.
Ньют по-прежнему держал Томаса за руку, когда они спускались. В правой руке художника была толстовка, а за спиной должен был быть рюкзак, но… его не было.
— Черт, Томми, я рюкзак забы…
Он не успел договорить, как Томас закинул ему на правое плечо черный рюкзак.
— Я забрал и твой, и свой. Так что насчет чая?
— Я пью кофе, — Ньют тихо рассмеялся. — Но не откажусь от похода в гости.
Как оказалось, Томас живет намного дальше от университета, чем Ньют. Им пришлось добираться до его квартиры на автобусе, а потом еще квартал идти пешком. Ньют, в принципе, ничего необычного не ожидал увидеть, но все равно удивился обычной девятиэтажке. Таких, как эта, в городе почти не было.
Всю дорогу до этого дома они курили, обсуждали музыку, спорили, размахивая руками и вызывая своим смехом удивленные взгляды прохожих. Ньют не думал, что еще когда-то будет смеяться столько, сколько сейчас. Томас в свою очередь думал, что у художника очень приятный смех.
Вот так, говоря обо всем сразу, они добрались до квартиры. По дороге Томас несколько раз замечал, что Ньют хромает, но спрашивать его о причинах хромоты он постеснялся.
В коридоре, едва переступив порог, Ньют понял, что Томас живет не один. Кто-кто, но уж виолончелист явно не выглядел фанатом кед на каблуках, многочисленных ботильонов и босоножек на шпильках.
Томас скинул кеды, даже не потрудившись особо их расшнуровать, тут же на полу кинул толстовку и, показав в сторону кухни, располагавшейся по центру, сказал:
— Иди пока туда, я сейчас приду.
Ньют пожал плечами, аккуратно расшнуровал кеды и отставил в сторону. Проходя мимо кинутой брюнетом толстовки, он поднял её и повесил на спинку стула на кухне.
Послышался шум воды, тут же стихший, а потом на кухню, что-то мурлыкая под нос, зашел Томас. Тут же это просторное и светлое помещение стало еще светлей, будто музыкант озарял его. Томас хлопал дверцами шкафчиков, на кого-то тихонько ругаясь, но имени Ньют не разобрал. В очередной раз, громко хлопнув дверцей, Томас особенно громко выдал:
— Сучка.
— Звал, Том?
В комнату зашла брюнетка с волнистым хвостом на макушке. Одета она была в одну лишь мужскую клетчатую рубашку. В этой девушке Ньют сразу же узнал свою одногруппницу, Терезу. Эта вечная прогульщица появлялась настолько редко, что Ньют и не вспомнил бы её, если бы девушка постоянно не болтала с ним на парах, иногда рассказывая интересные вещи, а иногда трендыча ни о чем.
— О, Ньют, привет. Том, — она подошла к парню, — мой чай не брать. Я в душ.
Она чмокнула брюнета в щеку и направилась, как и сказала, в ванну. От этого поцелуя Ньют, сам того не ожидая, скривился. От Томаса это не скрылось.
— Ничего не подумай, — начал объяснять он, — она не моя девушка. Друг детства. Просто мы учились вместе, теперь вместе снимаем квартиру. Она мне как сестра, я бы сказал.
— А я-то думал, сразу с двумя крутишь, Томми.
Ньют усмехнулся. Мало ли, у его знакомых было не редкостью встречаться с двумя людьми одновременно, при этом умудряясь намечать что-то с третьим.
— Бренда не моя девушка, — Томас как-то тяжело вздохнул. — Я уже говорил, вроде бы.
Брюнет отвернулся, поставил чайник и сел напротив Ньюта.
— Мы играем в дуэте, а это, — он ткнул пальцем в засос, — её попытка уговорить меня сыграть её любимую песню.
— Какую же? — Ньют снял толстовку, повесив рядом с толстовкой Томаса.
— Do I wanna know*.
— Неплохая песня, — Ньют пожал плечами.
— Никогда не любил мартышек, — Томас достал из кармана сигареты и, пододвинув пепельницу к себе, закурил. — Но «I wanna be yours» у них шикарна, — подытожил брюнет.
— Сыграйте её. — Ньют кивнул на пачку сигарет, лежащую на столе. — Можно?
Не успел Ньют даже дотянуться до пачки, как на кухню зашла Тереза и быстро утянула эту пачку прямо из-под руки.
— Том, кухню-то хоть не прокуривайте!
— Терез, не бесись, — брюнет очаровательно улыбнулся девушке, а Ньют опять почувствовал какую-то непонятную неприязнь. И не мог понять, направлена эта неприязнь на Терезу или на то, что
