Новая порция боли в спине, но я не обращаю на это внимания. Все, что мне нужно, это чтобы он был жив. И Рон. И я. Ток внутри опаляет, жжет руки, и я знаю, что это значит…
— Посмотри на нее! Хнычущее, слабое существо. Неужели ты бросил меня ради этой дряни?
О да, она должна знать.
Горячий, обжигающий импульс пробегает по нервам к кончикам пальцев, и я кричу, вкладывая в этот звук всю боль, ярость и… отчаяние.
Я КРИЧУ.
И вдруг меня уже ничто не держит.
Обернувшись, вижу, как она отлетает назад и падает, ударяясь спиной о стену. Палочка Люциуса вылетает из ее руки и приземляется около меня. Не думая ни о чем, хватаю ее.
Несколько мгновений слушаю ее дикое дыхание, недоуменно глядя на палочку в моих руках, но затем Беллатрикс встает, держась за руку — она явно сломана.
В ее лице смешались все оттенки ненависти, шока и удивления. Ее лицо — когда-то я думала, что оно красиво, — сейчас искажено до неузнаваемости. Неправильно. Как же все это неправильно.
Бросаю взгляд на Люциуса: он смотрит на меня с легкой улыбкой, но ему больно — это видно по его посеревшему лицу.
Смотрю на Беллатрикс, глотая воздух. Я знаю, что должна сделать.
— Да, — выплевываю слова, бросая их ей в лицо, — это то, ради чего он тебя оставил.
У меня больше нет времени на раздумья. Протягиваю руку в ее сторону, ток бежит по венам.
— АВАДА КЕДАВРА!
Зеленый луч вырывается из кончика палочки. Сила заклинания такова, что мне в лицо будто дохнуло ураганом, почти сбивая с ног, но заклинание уже стремительно летит через комнату…
Поражая Беллатрикс прямо в сердце.
На ее лице все еще это удивленное выражение, даже когда она закатывает глаза и падает на пол, утопая в складках черной мантии.
Она мертва.
А меня это даже не колышет.
Склоняюсь к Люциусу, сбивчиво дыша.
— Люциус!
Его губы слегка приоткрываются, он словно хочет что-то сказать, но лишь сдавленно кашляет.
В его лице ни кровинки. Совсем.
Падаю на колени, бережно обхватывая ладонями его лицо: мертвенно-бледная кожа покрыта испариной.
— Все хорошо, я здесь, — шепчу ему.
С огромным трудом он улыбается мне, слабо смыкая пальцы на моем запястье.
— Я и не сомневался, — отвечает он.
Глаза застилают слезы, тянусь к рукоятке ножа, все еще торчащего в ране, и руки дрожат так сильно, что я едва могу шевелить пальцами.
Стараюсь не разрывать зрительный контакт с ним, отмечая, что его взгляд временами становится расфокусированным.
— Лежи спокойно. — Хотя самой мне далеко до этого. — Тебе не стоит двигаться, Люциус, слышишь меня?
— Да, — и вновь слова даются ему с трудом.
Киваю, и это движение служит толчком слезам, скопившимся в глазах…
Надо что-то делать, но что?!
Так, дыши. Дыши. Все нормально, все хорошо, прекрасно, замечательно…
Осторожно берусь за рукоятку и тяну.
Люциус хрипит, пока я вытягиваю из него лезвие. Не могу оторвать взгляда от этого зрелища: края раны чуть колеблются, плотно обнимая острую сталь, словно лаская.
У меня перехватывает дыхание, когда его чистейшая-из-чистейших кровь согревает мою руку. Он вскрикивает от боли, но не просит меня остановиться, и, кажется, спустя вечность нож покидает его тело.
Резко выдохнув, прижимаю руку к ране, пытаясь остановить кровь. Глаза Люциуса закрыты, его дыхание медленно и поверхностно.
— Люциус? — крепче сжимаю его руку.
Он открывает глаза, только на месте глубоких темных омутов теперь зияют пустые черные дыры…
Нет. НЕТ!
— Люциус, ты слышишь меня? — трясу его за руку, другой рукой убирая волосы с его лба.
— Не вижу… тебя… — он облизывает пересохшие губы.
О, как это знакомо: я не видела ничего вокруг, когда Беллатрикс перерезала мне вены… Боже, как он спас меня тогда?
— Люциус, — уверенно начинаю я, игнорируя ком в горле, — надо сделать кроветворное зелье. Только скажи мне, как?
Несколько раз глубоко вдохнув, он пытается что-то сказать…
Но он давится словами, и струйка крови стекает из уголка его рта.
Сильнее прижимаю руку к ране, а другой приподнимаю его, поддерживая за плечо, и мышцы горят от напряжения.
— Люциус, заклинаю тебя! — голос истерически повышается. — Ты можешь хотя бы сказать, где книга, в которой есть рецепт? Можешь?
Но он лишь захлебывается кровью в ответ. Не думаю, что у него получилось бы хоть что-то сказать, как бы он ни пытался.
Что же делать? Как помочь? Я не могу аппарировать с ним и не знаю, как приготовить гребаное зелье. Господи, его зрачки… зрачки!
— ПРОШУ ТЕБЯ! Помоги мне спасти тебя! Я не знаю, что делать!
Его дыхание замедляется и становится едва слышным, кровь сильнее струится из раны… нетнетнетнетнет, этого не может быть. Как же так? Это все неправда. Как такое возможно?
Наклонившись, целую окровавленные губы.
— Ты не можешь умереть, слышишь меня? — я тону в океане отчаяния.
Его ресницы трепещут, и, вздохнув, он шепчет:
— …мо… я…
А затем мышцы его лица расслабляются.
И голова медленно склоняется набок.
Смотрю на него, не в силах ничего произнести, ощущая внутри необъятную пустоту, глядя, как его зрачки заливает чернота.
Капелька крови стекает из уголка его рта.
— Люциус? — едва шепчу его имя.
Но в ответ лишь… тишина, стеклянный взгляд и неподвижное лицо.
Все кончено.
Глава 49. Побег из рая
«Лишь тот, кто познал ужас ночи, может понять сладость наступления утра». — Брэм Стокер, «Дракула»
«— Будь со мной всегда… прими какой угодно образ… Сведи меня с ума, только не оставляй меня в этой бездне, где я не могу тебя найти! О боже! Этому нет слов! Я не могу жить без жизни моей! Не могу жить без моей души!» — Эмили Бронте, «Грозовой перевал»
«Вы знаете, что такое любовь? Настоящая любовь. Любили ли вы так неистово, что готовы были шагнуть в пламя преисподней? Я — да…» © «Модильяни»
«— Без него я умру!
— Это с ним ты умрешь…» © «Модильяни»
Время замедляется, подстраиваясь под ритм моего сердца.
Горячая волна прошибает насквозь, ударяя в затылок, и кружится голова, а в ушах стоит гул.
Нет.
Нет.
— Очнись! — яростно трясу его.
Его тело легко откликается на мои движения, будто тряпичная кукла.
Но я не сдаюсь. С ним все будет хорошо. Он не умер. Не умер. Нет!
— Очнись! — с губ срывается шипение. Изо всех сил бью его кулаком в грудь. — Черт тебя побери, очнись же!
Так, только без истерики. Соберись. Ты сможешь это исправить, просто обязана!
И я сделаю это. Потому что для меня нет ничего невозможного.
Направляю на него палочку.
— Энервейт!
Луч света пронзает его грудь, расходясь волнами по всему телу.
Все хорошо. Он сейчас очнется и… почему не сработало?
Рвано и глубоко вздыхаю и пробую опять.
— Энервейт!
Почему гребаное заклинание не работает?
Ты знаешь, почему.
Нет, не знаю! Он должен быть жив!
Отбросив с его шеи волосы, проверяю пульс.
Ничего.
Но он должен быть. Я, наверное, просто не там смотрю.
Сдвигаю пальцы чуть в сторону, надавливая сильнее и еще сильнее, но…
