Нервный смех пробегает между Пожирателями смерти, и когда Люциус говорит, его голос несколько суховат.
— Если позволите, мой Лорд…
Я вижу его приближение, а следом взмах палочки. Чувствую, как невидимая тяжесть опускается на спину, толкая вниз на четвереньки. Ладони царапает о шершавые камни. Я пытаюсь подняться, но тяжесть, опрокинувшая на землю, не пускает.
Все в порядке. Это не реальное повиновение, но я не хочу ползать перед ним…
Невидимая сила тянет меня за подбородок, выворачивая голову и вынуждая смотреть на него.
Нет…
Это… это не человек. Его лицо. Лицо Волдеморта. Оно не может принадлежать человеку. Оно походит на змеиное, и лишь потом — на человеческое. И эти глаза! Они… красные с разрезами зрачков. Но это еще не самое страшное в них. Там нет… света, нет души за этими глазами. Глядя в них, смотришь в пустоту.
Он всматривается своими ужасными глазами в мое лицо, выглядя почти разочарованным. Я … я не могу продолжать смотреть на него. Я не могу пошевелить головой, но все еще могу двигать глазами. Я отвожу взгляд от Волдеморта, и смотрю на Люциуса. Его лицо, которое еще вчера я так сильно ненавидела, по крайней мере, человеческое. Глаза могут быть холодными, но там есть что-то… человечное, так или иначе.
— Так это Гермиона Грейнджер, о которой ты и твой сын говорили мне, Люциус. — Волдеморт говорит с Малфоем-старшим, но я могу видеть краем глаза, что он все еще смотрит на меня. — Из того, что ты сказал мне этим утром, я ожидал от нее немного больше боевого духа. Должен признаться, я разочарован. Глядеть на их попытки сопротивления нам всегда так забавно.
— Кажется, Ваше присутствие выбило из нее часть высокомерия, мой Лорд, — начал Люциус спокойным голосом.
Волдеморт выдыхает маленький смешок.
— Ты еще не потерял способность ставить людей на место, Люциус.
Я ненавижу себя за то, что не сопротивлялась, вся моя храбрость покинула меня. Я никогда, никогда столько не боялась в своей жизни. Мне казалось, что вчера я была напугана, но все меркнет в сравнении с тем, что я чувствую сейчас.
— Смотри на меня.
Я не могу, не могу смотреть на него снова. Я не спускаю глаз с Люциуса, который на мой пристальный взгляд лишь хмурится.
— СМОТРИ НА МЕНЯ!
Я чувствую режущую боль, проходящую через все лицо. Тяжело втягиваю воздух и смотрю на Волдеморта. Смотрю в эти красные бездушные глаза, пока он говорит со мной.
— Ах, маленькая грязнокровка, — говорит он, растягивая тонкие губы в зловещей улыбке. — Если бы ты только знала, насколько полезной нам окажешься. Вся твоя прошедшая жизнь столь ничтожна и нежелательна для нас. Но в самом ее конце ты окажешься полезной для нашего дела настолько, что, пожалуй, одно лишь это придаст смысл всей твоей жизни.
Конец моей жизни?
Они собираются убить меня. В глубине души я, конечно, это уже знала. Но теперь он подтвердил это. Они собираются сначала получить то, что им нужно, а затем убить меня.
И я никогда больше не увижу своих родителей, или Рона, или Гарри!
— Задайся вопросом, как сильно ты жаждешь помочь нам? — Он не отводит взгляд. Внутри меня все будто сковывает льдом. — Ты по своей воле выполнишь то, что мы скажем, — и это будет гораздо проще! — или же хочешь узнать, сколько еще ты сможешь вынести боли?
Что я могу на это ответить? Соглашусь — стану предателем. Откажусь — и пыткам не будет конца. Любой из этих вариантов меня не устраивает. И поэтому я молчу.
Эти глаза не выглядят сердитыми. Я не думаю, что в них есть достаточно человеческого, чтобы быть сердитыми. Но они темнеют, и когда он говорит, его голос кипит от гнева.
— Отвечай мне, девчонка!
Вновь острая боль пересекает мое лицо. Я задыхаюсь, но не стану отвечать.
— Вы видите это? — Он почти кричит. — Вы видите, как эта наглая мелкая грязнокровка не повинуется мне?
Он возвращается к своему трону и садится. Комнату наполняет тишина, поскольку он долго и упорно смотрит на меня. Я чувствую, как Пожирателей охватывает дрожь. Они, кажется, больше боятся его молчания, чем слов.
— Накажи ее, Люциус.
Я смотрю на Люциуса, который уже поднял палочку. Он замирает на мгновение с палочкой в воздухе, прежде чем одним взмахом отбрасывает заклятием меня в сторону.
Ощущение, словно меня ударил в живот огромный металлический кулак. Из меня выбивает весь воздух, а внутренности разрывает. «Боже, как же больно!» Я падаю вперед, путаясь в собственных волосах и задыхаясь…
— Ты ответишь мне, девчонка!
Вновь голос Волдеморта. Я смотрю на него, тяжело дыша через нос, а затем перевожу взгляд на Люциуса, глаза которого столь холодны и безразличны, как никогда.
Как можно причинить кому-то ТАКУЮ боль и не чувствовать даже малейшей вины за это?
Плевать. Для него это не имеет значения.
Я заставляю себя вновь посмотреть на Волдеморта и даю единственный ответ, который могу дать на этот вопрос.
— Я ничего не скажу вам. — Я не могу подняться, но держу голову так высоко, как могу, тяжело дыша в попытке избавиться от боли в животе и ребрах. — Вы можете замучить меня, вы можете убить меня, и я уверена, что вы это сделаете. Но я не помогу вам выиграть войну. Боль, которую вы, несомненно, причините мне, ничего не будет значить, пока я страдаю за то, что считаю правильным.
Волдеморт улыбается. Нет, это не улыбка; его растянутые губы внушают ужас. Ни одна улыбка не должна быть похожей на это. Он поднимает свою палочку…
— Crucio!
О, ГОСПОДИ! Эта боль, такая боль, боль какую я НИКОГДА не знала. Словно каждый нерв в моем теле находится в огне, и я не знаю ничего, ничего, кроме боли. Я цепляюсь за пол, за руки, лицо, она не прекращается, она не исчезает, Боже помоги мне, Я НЕ В СОСТОЯНИИ ВЫНЕСТИ ЭТО…
Спокойствие. Удивительное спокойствие, и свобода от боли.
Я лежу на полу, прижимая голову к холодному камню. Меня колотит, и все болит.
И смех. Пожирателей смерти, Волдеморта и Люциуса. Все смеются надо мной.
Я только что испытала за краткий миг больше физической боли, чем за всю свою жизнь, а они смеются надо мной.
Господи Иисусе.
— Тебя не беспокоит боль, грязнокровка? — голос Волдеморта.
— Твое безразличие хорошо замаскировано. Кажется, боль очень даже тебя беспокоит.
Я поднимаю голову и гляжу на Люциуса, который смотрит на меня со злорадной улыбкой. Смотреть на него легче, чем на Волдеморта.
Это ведь Ваше время, не так ли?, — думаю я, мысленно посылая ему поток ненависти
