Найз облегченно перевел дыхание, губы, сведенные в тонкую напряженную линию, расслабились и дрогнули в слабом подобии улыбки.
— Подожду, обязательно.
— Вот и славненько, — кивнул аптекарь, повернулся было к полкам, уставленным всеми видами пробирок, реторт, бутылей, бутылок, бутылочек, бутыльков и прочих колб самых причудливых и пугающих очертаний и размеров, но, вдруг вспомнив что-то, снова обернулся на клиента и, как бы невзначай поинтересовался:
— А деньги-то у тебя есть?
— Да, конечно! — довольно отозвался Найз, протянул руку и разжал немытый кулак, с гордостью демонстрируя толстяку обе монеты.
Аптекарь недоуменно нахмурился, перевел взгляд с медяков на их подателя, потом обратно, потом еще раз на мальчика, и медленно и четко, словно говорил с тугодумом, произнес:
— Я имею в виду, деньги. Деньги, понимаешь? Такое зелье на одном только жабьем камне стоит две серебряных монеты. Два тигра, понимаешь? А со слезой аксолотля — пять. А у тебя — всего две башни. Это мало. Понимаешь? Пять тигров надо, мальчик. Пять. Тигров.
— С…сколько?.. — перехватило горло мальчишки. — С. сколько?..
— Пять серебряных монет, бестолковый, — уже гораздо более сурово повторил толстяк. — Что тут непонятного? Всего пять. А если у тебя их нет, то ступай домой, и не мешай мне работать.
— Но… но пожалуйста!.. Дядя Лимба!.. Он умирает!..
— Очень жаль, — пожал плечами аптекарь. — Но кроме жабьего камня и слезы аксолотля в эту микстуру входит еще семнадцать компонентов, которые я перечислять тебе не стану, потому что ты все равно не поймешь и не запомнишь… Так вот, обрати внимание: их мне бесплатно никто не дает, мальчик, и если я буду всем за два медяка продавать снадобья, которые мне самому стоили…
Плоско звякнув корявым коровьим колокольчиком, дверь аптеки с сухим стуком закрылась за Найзом.
Не разбирая дороги, словно в полусне, Найз брел по раскаленной полуденным зноем полупустынной улице, сквозь редких прохожих и дрожащее марево, поднимавшееся от готового расплавиться и закипеть булыжника.
Пять тигров — это очень много.
Пять тигров — это целое состояние.
Даже два тигра — это громадные деньги.
А пять тигров…
Столько не заработать.
Столько не выпросить.
Столько не украсть.
Обжигающая волна стыда, словно кипятком, плеснула ему в лицо, и он сбился с шага, споткнулся и остановился.
Фалько никогда бы не стал ни попрошайничать, ни воровать.
И тут же другая мысль заставила его упрямо сжать губы и кулаки.
Фалько никогда бы не позволил умереть своему другу из-за того, что у него не было каких-то дурацких пяти тигров.
Значит, надо попробовать заработать.
К восьми часам вечера к активу Найза прибавилось десять мозолей, шесть заноз, пять синяков, два ожога и четыре медяка.
Сколько еще оставалось хотя бы до двух тигров — думать отчаянно не хотелось: головная боль была хоть и всего одна, но зато огромная, пульсирующая и отупляющая. День тяжелой работы с непокрытой головой под палящим солнцем не прошел даром.
Едва переступая ногами, натертыми и обожженными о горячие, как свежеиспеченные кирпичи, булыжники мостовой, Найз еле доплелся до знакомой лавки аптекаря.
Хозяин за красной полированной стойкой оторвался от медитативного созерцания пламени горелки и устремил на вошедшего сладкий подобострастный взгляд, при виде мальчика моментально сменившийся разочарованием и неприязнью.
— Деньги принес? — чтобы покончить с назойливым клиентом, сразу выпалил он.
— Да… То есть, у меня только шесть башен… Но я хочу сказать, что я заработаю и принесу потом, честное слово, принесу! Я буду искать работу каждый день, с утра до ночи, я ведь сегодня нашел, я доски разгружал, и картошку в кабаке чистил, я распла…
— Пошел вон!!! — свирепо рявкнул толстяк, грохнув кулаками по стойке, и мальчик от неожиданности подпрыгнул и прикусил язык. — Ты своей рваниной и грязью мне всех покупателей распугиваешь! Убирайся, и без денег больше не показывайся! Я нищим не подаю!
Ах, так!..
Нищим!..
Вот как!..
Фалько бы сейчас выволок этого зарвавшегося хама из-за стойки и проучил его так, что тот до конца жизни обращался бы к последнему попрошайке только на 'вы' и снимал при этом шляпу!
Найз же, понурив чернявую голову, лишь молча развернулся, вышел в вечернюю липкую жару, утомленно опустился на обжигающие ступеньки крыльца и уронил голову на колени.
Идти куда-либо у него больше не было ни сил, ни желания.
Если за целый день каторжной работы можно было получить только четыре башни и ни медяком больше, с этим ничего не смог бы поделать даже сам Фалько…
— Эй, малый! — донесся нетерпеливый оклик откуда-то свыше.
Найз сконфуженно поднял голову, ожидая увидеть то ли ангелов небесных, то ли великана, но вместо этого перед его глазами предстал роскошно одетый по вычурной чужеземной моде дворянин лет тридцати, с замысловато подстриженной черной бородкой, короткими щегольскими усиками и холодными синими глазами. Восседал он с видом заоблачного небожителя на тонконогом гнедом жеребце с короткой лоснящейся шерстью.
Затерявшись в невеселых размышлениях, Найз, должно быть, не услышал стука копыт.
Но и иностранец чувствовал себя в Ласточкиной Горке явно неуютно.
Прежде, чем спешиться, он оглянулся пару раз — через плечо и полностью повернув коня — будто готовый при первом же признаке неведомой опасности пришпорить своего скакуна и унестись, сломя голову, к ближайшей границе.
Загороженные покосившимися ставнями окна заброшенных домов напротив аптеки и давно заколоченные двери близлежащих лавок тоже удостоились его пристального настороженного внимания.
Трое безобидных прохожих нервно шарахнулись и перешли на другую сторону улицы под сверлящим взглядом подозрительного дворянина.
Пегая трехногая собака, не спеша ковылявшая по своим делам, только глянув на него, поджала хвост и значительно ускорила шаг.
Больше никого и ничего вокруг не было.
— Вроде, все спокойно… — наконец, оставшись довольным результатом осмотра, пробормотал франт едва слышно себе под нос и снова воззрился на Найза. — Подержи коня, оборванец, пока я зайду в эту лавку по делу.
— Пять тигров, — даже не успев изумиться собственному нахальству, выпалил Найз.
Щеголь походя кивнул — то ли соглашаясь, то ли уворачиваясь от одуревшего от зноя и потерявшего ориентацию толстого жука, в последний раз оглянулся, стремительно взбежал по истертым каменным ступенькам и проворно захлопнул за собой дверь.
Поддавшись тревожному настроению иноземца, Найз тоже настороженно оглянулся по сторонам,
