Он глянул туда, где стояла девчонка — и с изумлением увидел, что светловолосая уже топает по дорожке к рабскому дому. Не дожидаясь его приказа… не слушаясь…
Харальд ощерился. Приказал:
— Эту — в мои покои. И человека к двери. Охранять.
Кейлев кивнул. Харальд развернулся, направляясь к другой стороне главного дома — туда, где были двери общего зала.
Первый приступ ярости уже схлынул, и губы ярла скривились в намеке на улыбку. Впрочем, он ее сразу стер. Девчонке придется втолковать, что она должна его слушаться.
Мысли его тут же перекинулись на другое. Если Гудрем Кровавая Секира решил обосноваться всего в двух днях пути отсюда, случиться может всякое. За окрестностями Хааленсваге нужно приглядывать. Хорошо хоть ячмень успели собрать.
В общем зале было пусто — только у самых дверей, на скамье, похрапывал Ларс. Харальд прошел мимо него неспешным шагом, но будить не стал. Разговору тот не помешает, а после походов всякий может расслабиться.
Кроме того, он для своих воинов ярл, а не нянька. И разговор, который ему предстоит, не тайный.
Харальд сел на свое место — у очага, в котором сейчас не было огня. Замер, перебирая в уме все, что следовало сделать сегодня.
Поговорить с этими двумя. Потом с Кейлевом — о том, кто был в поместье прошлой весной. Сходить на верфь в устье фьорда. Пожалуй, там лучше выставить охрану — вдруг Гудрем Секира решит наведаться и к нему?
На мгновенье всплыло воспоминание о том, как смотрела на него Добава. И как потом шла мелкими шажками — чтобы покрывало не разлеталось, обнажая ноги — по дорожке к рабскому дому. Ну, с ней он поговорит вечером.
Но сначала надо будет расставить дозоры вокруг Хааленсваге. И послать людей в Мейдехольм и Фрогсгард, ближайшие крупные селения. Пусть узнают, что говорят там о Гудреме Секире — и о том, не хочет ли он заглянуть в гости и к окрестным ярлам.
ГЛАВА 2
Гости из Йорингарда
Торвальд и Снугги, похоже, бежали из Йорингарда не сразу. У Торвальда, хмурого здоровяка со светлой бородой, рубаха на поясе с левого бока была разорвана и окровавлена. Сквозь прореху виднелась заскорузлая тряпка в багрово-водянистых разводах.
Шел Торвальд тяжело, медленно, но держался при этом прямо. Снугги припадал на одну ногу, по лицу его то и дело пробегала дерганная гримаса.
Похоже, его оглушили, зайдя сзади, подумал Харальд. И оба выжили лишь потому, что свалились с ног, получив раны. Потом оклемались, сумели ускользнуть…
Из оружия у Торвальда имелось копье с зазубренным наконечником, у Снугги — плохонький меч. Браслетов на предплечьях нет, значит, люди Гудрема обобрали их прямо на поле боя.
— Приветствуем тебя, ярл Харальд, — переглянувшись со Снугги, сказал Торвальд.
Дышал он неровно, судорожно — знак, что стоять с прямой спиной ему было нелегко. Но нездоровой красноты, говорящей о том, что рана в боку воспалилась, Харальд на лице Торвальда не видел. Значит, удар прошелся вскользь, не вспоров кишки.
Поскольку ярл продолжал молчать, разглядывая гостей, Снугги поспешно добавил:
— Мы знаем, что воинов в хирд в это время года уже не набирают, но готовы взять меньше других в следующих походах. Можем даже два первых похода отслужить лишь за еду и кров, которые ты, ярл, дашь нам в эту зиму. Все, что мы имели, осталось в Йорингарде — так что нашим серебром теперь распоряжаются люди Гудрема…
Харальд шевельнул бровями, не сводя с них взгляда. Связано ли нападение Гудрема Секиры на Йорингард с тем, что грозит ему самому?
Сначала является Ермунгард с его предупреждением, потом вдруг оказывается, что в двух днях пути от его дома разгромили конунга Ольвдана. Отважного воина, водившего в походы сразу одиннадцать драккаров…
До сих пор лучше всяких мечей Хааленсваге охраняла его слава — слава берсерка. Да и слухи о том, кто его отец, все-таки гуляли по Нартвегру.
Но нет в мире той цепи, припомнил вдруг Харальд слова родителя, что может удержать сыновей Фенрира. То есть людей.
И нет такой славы, которая будет охранять кого-то вечно. Ольвдан тоже до последнего времени славился как конунг, ни разу не терпевший поражения.
— Я хочу, — бросил Харальд негромко, — узнать все, что случилось в Йорингарде. И почему Гудрем Секира напал на Ольвдана. Как я помню, его владения — в южном Нартвегре. Зачем он явился в Йорингард? Может, ему было за что мстить Ольвдану? Но сначала сядьте.
Он перевел взгляд на Кейлева, появившегося в проеме раскрытых дверей.
— Эля нам всем. Промочить горло.
На лицах Торвальда и Снугги, до этого глядевших невесело, появились кривые улыбки. Ярл приглашает сесть в своем зале, хочет угостить и выслушать. Это добрый знак…
Торвальд первым шагнул к боковому столу, от которого до стола ярла было всего шага три. Опустился на скамью медленно, чтобы рана в боку не ответила новой вспышкой боли. Выдохнул:
— Между Гудремом Кровавой Секирой и конунгом Ольвданом никогда не было ни вражды, ни крови, насколько я знаю. И в походах драккары Гудрема нам не встречались. Гудрем Секира и конунгом-то себя объявил только этим летом — после того, как ярл Хрорик Черный встал под его руку.
Харальд нахмурился, спросил:
— Как пал Йорингард?
— Гудрем Секира налетел ночью, скрытно. Мы со Снугги в ту ночь стояли на северной стене. А хирды Гудрема пошли на штурм со стороны моря, там, где боковая стена выходит к воде. И конунгу Ольвдану не повезло, потому что большая часть его хирдов, все, у кого были семьи, разошлись по домам на зимовье.
Как и у меня, подумал Харальд. От его полного хирда в сто тридцать шесть копий сейчас осталось меньше трети.
— И так вышло, что вместо одиннадцати хирдов у конунга Ольвдана было от силы четыре, — объявил Торвальд.
Снугги молча кивнул, подтверждая.
— А Гудрем пришел в Йорингард на восьми драккарах, — продолжил Торвальд. — И все с полными хирдами. Шесть его, два Хрорика Черного. Мы со Снугги, когда все началось, кинулись к боковой стене…
В двери общего зала скользнула рабыня с подносом. Поставила перед ярлом кувшин с элем, чашу, поднесла второй кувшин воинам.
Харальд налил, пригубил сам. Торвальд жадно присосался к чаше с элем, продолжил мрачно:
— Снугги дали по затылку, мне пропороли брюхо. Мы и свалились. Нам повезло — когда мы очнулись, люди Гудрема уже грабили кладовые в поместье и тискали баб. Так что мы смогли по-тихому уйти. Уже в Дротсфьорде, у знакомого Снугги, узнали, что Гудрем сумел взять Ольвдана живым. И казнил его страшной смертью — привязал за руки и ноги к паре своих драккаров, потом велел гребцам сесть на весла. Говорят, конунг умер не сразу — хребет у него был крепкий, треснул не сразу. Теперь ему не попасть
