Неоновые росчерки (СИ)

стола в подставленную миску, взглянул на таймер плиты. – Ещё минут двадцать и сможем вкусить плод наших двухчасовых усилий. Скрипнула дверь на кухню, и Стас услышал немного сонный и усталый голос Риты: – Как вкусно пахнет! Вы случайно не всю вишню перевели на свой пирог, а? Поварята? Стас изобразил опаску и посмотрел на дочь: – У нас же ещё осталась баночка? – Половинка, – пожала плечами Алина. – Ну, вот, – Стас улыбнулся жене. – тебе будет, что мазать на бутерброды. – Как и тебе, Корнилов, – цокнув языком, ответила Рита. Она подошла к Стасу и поцеловала его. – Доброе утро, – проговорила она и подошла к дочери. Не смотря на поцелуй и непринужденный разговор, Корнилов успел заметить во взгляде жены тревожное сомнение. Такой взгляд у Риты всегда появлялся, когда она собиралась, что-то сказать, но не знала, как начать и стоит ли вообще это говорить. Корнилов уже ощутил нарастающее предчувствие неприятного разговора. Его жена всегда вела себя, плюс-минус, одинаково: сначала Рита всегда мялась и сомневалась, обдумывала и терзалась противоречивыми мыслями, но всё же, смирившись с необходимостью, шла к Стасу и заводила разговор на заведомо неприятную для её мужа тему. Для опытного бихевиориста, каким был Стас, предугадать новый ‘неприятный разговор’ с женой было не трудно. Но в этот раз, Рита сомневалась не долго. – Алинка, мы с папой посмотрим за пирогом. А ты, пожалуйста, убери свою кровать и собери рюкзак на понедельник. – Ну ма-ам... – застонала Алина. – Рюкзак зачем собирать? У нас же каникулы через две недели!.. – Вот именно! – в голосе Риты появились железные нотки. – У тебя каникулы ещё не наступили, Алина. Дочь открыла рот, и Рита быстро добавила: – В школу ты завтра идёшь, в любом случае. И мне всё равно, что половина твоих одноклассников уже решила, что последний учебный месяц в этом году не для них. Всё, марш к себе! Алина нахмурилась, недовольно взглянула на мать и бросила робкий взгляд на отца. Стасу было жаль дочь, его бы воля он позволил ей забить на школу до сентября, но Корнилов не решался спорить с Ритой, когда речь заходила об учёбе и уроках. Воспитанием Алины, по большей части, занималась она, и сам Корнилов в этом вопросе не считал нужным мешать ей. В конце концов Рита проводит с дочерью гораздо больше времени, чем он может себе позволить. – Иди, оленёнок, – кивнул Стас, – отмучаешься ещё две недели и потом будешь отдыхать три месяца. Помни об этом. Алину это слабо утешило, Стас знал, что для дочери девятый класс выдался довольно сложным. Алинка грезила о каникулах с начала марта. Когда кухонная дверь закрылась за негодующей Алиной, Рита опёрлась спиной на короткую барную стойку их кухни, сложила руки на груди и уставилась на Стаса. Корнилов чуть улыбнулся. – Я тебя слушаю, – мягко и располагающе произнес он. – Стас, – Рита опустила взгляд, – то что мы с Алиной вытерпели в январе... Она шумно вздохнула и подняла на Корнилова пронзительный взгляд своих темно-зелёных глаз. – Я так больше не хочу, Стас. – нервно сглотнув, произнесла Рита. – Мне это надоело! Мне осточертело, каждый раз, когда ты впутываешься в какое-то опасное дело, дрожать от каждого движения рядом и с опасением вглядываться в лица ближайших прохожих! Я хочу жить и не опасаться, что кто-то может прийти за нами с Алиной, чтобы отомстить тебе. Понимаешь?! Стас... – Рита... – Нет, выслушай меня! – повысила голос Рита. – Я устала так жить, Стас! Я много раз говорила тебе об этом и каждый раз, когда такое происходило, когда нам с Алиной вновь и вновь нужно было бежать, улетать, скрываться, потому что ты опять ловишь какого-то опасного убийцу, ты мне всегда говорил, что это был последний раз. Что больше такого не повториться, что мне и Алине больше никогда никто не будет угрожать! Стас не перебивал её. Он видел, что в этот раз что-то изменилось. Рита не впервые заговаривает с ним на эту тему, но сегодня, сейчас всё по-другому. Стас видел, что его любимая жена, женщина, которую он любил всем сердцем, фактически доведена до отчаяния. Было слишком хорошо видно, что Рита пребывает в нервном смятении и отчаянной безысходности. Она изо всех сил пыталась донести до него, что больше так не может, что это измотало и истощило её. И Стас понимал, что в словах Риты есть истина и её обвинения абсолютно справедливы: его действия не раз подвергали опасности и её, и Алину. И он действительно всегда вынужден был лгать, что это был последний раз. Стас так же знал, что потребует от Рита. Беда в том, что он не представлял своей жизни без Алины с Ритой и без работы, в которой он нашёл своё истинное призвание. Он не хотел допускать даже мысли о том, что ему придется делать выбор. Но сегодня, здесь, сейчас, на их кухни с приятным ароматом пекущегося пирога, он видел, что Рита решилась всё-таки поставить его перед тяжелым выбором. – Стас, – голос Риты словно отяжелел и звучал чужеродно, с каменной интонацией, – так больше не может продолжаться... Пожалуйста, если мы с Алиной тебе дороги... Подумай о том, как мы могли бы жить, если бы ты ушёл из полиции. В последних слова жены звучала даже не просьба, а скорее мольба. Стас знал, что должен прислушаться к её словам и должен сделать правильный выбор. Вот только жизнь без службы была бы для него лишь праздным существованием. – Ты бы мог устроится начальником охраны в какой-нибудь солидной компании, – продолжала увещевать Рита. – И стать сторожевым псом в галстуке? – тихо переспросил Стас. Рита приблизилась к нему, заглядывая в его глаза. – Прежде всего ты мог бы стать лучшим мужем и отцом, который чаще был бы дома, чаще проводил бы время со своей семьёй, не пропускал бы семейные праздники и, особенно, дни рождения своей единственной дочери... Подумай, Стас, может быть... это совсем не плохо быть сторожевым псом на теплом месте с высокой заработной платой,