Заболотский боярин, хоть и был опытным воином, все ж вынужден был уйти в глухую оборону – настолько всесокрушающим оказался натиск врага! Что-то невероятное – словно мчащийся под уклон товарняк.
В-вухх!!!
Опять едва уклонился… Ага – а вот теперь тебе! Н-на!!!
Соперник среагировал мгновенно, отбив улар с такой силой, что клинок Ремезова едва не улетел в траву. Павел закусил губу, действовал чрезвычайно осторожно, смотрел как бы сквозь соперника, предугадывая его выпады… вернее, пытался предугадать, этот бой вовсе не походил на обычные, прежде всего тем, что противник оказался непредсказуемым. Мухоморов, что ли, объелся? Если они тут растут.
Удар! Звон! Отбив… Снова натиск. Да когда ты утомишься-то? И вправду – зелье? Судя по непредсказуемой манере – да.
Павел спрятал улыбку – что ж! Ничего не остается, как противопоставить бешеному тупому напору холодный и расчетливый ум.
Удар! Отбив… уклон… Выпад! Ах ты ж…
Драться с товарным поездом вообще-то чревато… В сердце Ремезова не двести лошадиных сил. И одной не наберется… хотя – есть ведь одна. Боевой конь – это не тягловая кляча. А ну-ка…
Словно бы уступая натиску, боярин отскочил влево… вот снова, парировав удар, сделав несколько шажков, стараясь теперь смотреть врагу прямо в глаза… в багровые, пылавшие неистовой ненавистью очи!
Только бы не дога…
Удар! Удар! В-вуххх!!!
Ах ты ж, мельница поганая! Раскровянил все ж таки руку… Ла-адно.
Лицо «господина Смерть» уже сияло будущим торжеством, в свирепом взоре сквозила буйная радость – еще бы, соперник явно устал, притомился, еще чуть-чуть, и…
Выбрав момент, Павел вдруг громко свистнул – подозвал лошадь. И верный конь, заржав, выскочил из кустов, взвился на дыбы, ударив врага копытами!
Вот этого не смог бы выдержать ни один богатырь, даже самый былинный! «Господин Смерть» просто отлетел в траву, и опытный Ремезов, немедленно подскочив, поразил клинком его злобное сердце! И так… чтоб больше не встал. Никогда. Нечего перед схваткой мухоморами объедаться – нехорошо это, не по-спортивному – допинг!
Спокойное светло-синее небо сияло над степью, налетевший от реки ветерок изумрудно-золотистыми волнами шевелил травы. Пахло горькой полынью, сладковатым клевером и еще чем-то кислым… Щавель! Павел наклонился, сорвал, пожевал листочек и, скривившись, выплюнул. Как во сне все!
– Что ты все вертишься, милый?
Боярин распахнул глаза:
– Ась? Ты что-то сказала?
– Опять тот черт привиделся? Как ты его называешь – господин Смерть?
Поправив короткую льняную рубашку, Полинка ласково погладила мужа по голове.
– Все никак отойти не можешь?
– С тобой, люба, смогу…
Прошептав, Ремезов приподнялся на ложе, притягивая к себе супругу, руки его скользнули по стройным бедрам женщины, забрались под рубашку…
– Какая нежная у тебя спинка, милая… Ах…
И губы слились в поцелуе. И полетела на пол сброшенная рубашка, и обнаженные тела крепко прижались друг к другу, слились…
Ах, как стонала Полина! Как изгибалась, как закатывала глаза… особенно когда Павел ласкал ее грудь, когда…
Охватившая обоих страсть не спадала долго, почти до утра, оба были ненасытны и словно хотели съесть друг друга… но этот первичный напор быстро уступил место нежности.
– Забыла спросить – тебя зачем Ирчембе звал? – расслабленно улегшись рядом с мужем, прошептала Полина.
– Отъезжает на курултай скоро, – так же тихо ответствовал Ремезов. – Меня за себя оставить хочет – наместником.
– Я почему-то так и подумала. Кого еще-то? Степнякам Ирчембе не доверяет теперь никому. А вот тебе – верит. Это хорошо… И друзья у тебя – верные, помогут с управленьем. Демьянко, Окулко, Микифор с Митохою, Провор…
– Ты еще скажи – Лютик и Светлогор.
– А и скажу! И эти подрастут скоро – помощники. Как и Олисея – недурна дева совсем, замуж бы ее выдать, вот хоть за Демьянку. Сосватаем?
Павел тихонько засмеялся:
– Сосватаем, чего уж?
Юная женщина привстала на локте и, посмотрев на стоявшую у стены колыбельку с мирно сосавшим палец младенцем, шепнула:
– А сынок-то наш спит себе. Богатырь растет, а!
– На тебя похожий. Никитушка.
