Вздохнув, с трудом нахожу цензурные слова.
— Ты знаешь, с кем сегодня была?
— С кем? — хмурится она.
— Это я тебя спрашиваю — с кем? Ты их знаешь?
— Знакомые моей подружки. Она их знает.
— Знакомые? Если отбросить мои возможности, где бы я тебя потом искал? В ближайшем от клуба мусорном контейнере? Или в лесу за городом?
— Ой, Леднёв, оставь свои замашки! — нетрезво смеется.
В молчании мы доезжаем до дома.
Дома Сашенька раздевается до белья и в томной позе заваливается на диван. Она ждет эффектных разборок с не менее эффектным окончанием.
Дорогая, всегда пожалуйста…
— Сначала вы выпьете в клубе. Потом, когда всем станет весело, вы переберетесь на какую-нибудь квартиру. И даже если ты не собиралась, тебя уговорят, поверь. Это легко. А потом на этой квартире тебя пустят по кругу. Утром выпрут в подъезд. Хорошо, если одетую. Ты вернешься домой, но маме ничего не скажешь. Просто будешь ночами плакать в подушку. А потом от безнадеги начнешь медленно и верно просирать свою жизнь.
— Можно подумать, у нас всех подряд всегда убивают или насилуют!
— Нет, не всех и не всегда. Когда я работал следователем по особо важным, знаешь, какое было одно из первых моих дел?
— Какое? — замирает она с интересом.
Это единичный случай, когда я рассказываю о работе. О работе я никогда с ней не говорил, отмахивался, что бумажной волокиты там гораздо больше, чем следственной романтики, и на самом деле все совсем не так, как показывают в кино.
— Девушку нашли с многочисленными телесными повреждениями. Начиная с ножевых порезов и заканчивая ожогами от сигарет. Нет, ее не изнасиловали… традиционным, в твоем понимании, способом… но во влагалище у нее был ёршик… рыбка такая… шипастая… Чтобы эту рыбку из нее достать, врачи ее вдоль и поперек разрезали. А потом ее мама сидела у меня в кабинете и плакала…
Саша усаживается на диван, поджав под себя ноги. Взгляд уходит в никуда, румяное лицо бледнеет. Даже щеки, кажется, западают от услышанного.
— Сколько раз твоя мама тебе сегодня звонила? Она даже мне звонила. Скажи, что с тобой все в порядке. А потом договорим. — Даю свой мобильный. — С моего. Чтобы она точно знала, что ты со мной и не врешь.
Саша звонит матери и сообщает, что находится дома и с ней все хорошо.
— Ты добилась, чего хотела. Хотела вывести меня из себя? Я вне себя. Я в таком бешенстве, что самое меньшее, на что способен, это засунуть тебя в ледяной душ, чтобы ты протрезвела, — цежу сквозь зубы. — И что ты теперь будешь со всем этим делать? Ну?
— Прости меня. Я погорячилась, признаю. Просто… просто мне хотелось сдвинуть наши отношения с мертвой точкой, — с отчаянием признается она.
— Ты сдвинула. Только не в ту сторону.
— Просто ты не видишь, как мне трудно. Ты этого не признаешь!
— Я признаю то, что доказуемо.
— Ой, не говори, как законник!
— Я и есть законник. Не трудно тебе, Саша. У тебя нет трудностей. Ты не знаешь, что такое трудности. Твои родители обеспеченные люди. У тебя есть квартира и машина, ты учишься. А когда окончишь университет, у тебя будет работа, которую найдет тебе твой папа. Ты не знаешь, что такое трудности, — веско произношу я, и под давлением моих слов Саша глубже вдавливается в диван.
— Ты так говоришь, будто это плохо!
— Нет, это прекрасно. У тебя все есть. Но ты не умеешь ценить то, что имеешь. Я в твои годы уже во всю пахал. Я не работал — я жил на работе. Или ты думаешь, я просто так в тридцать лет в прокурорское кресло сел? Повезло мне? Везением тут и не пахнет. Если только отчасти. Ты вот любишь в кофейне позавтракать. А я, знаешь, где частенько завтракал? У судмедэкспертов! Иди собирайся, я отвезу тебя домой.
— Почему?
— Потому что, если ты сама еще не в состоянии нести за себя ответственность, пусть за тебя ее несут твои родители. Мне не нужны эти ночные гонки.
— А что я маме скажу? Про нас…
— Что хочешь, то и говори. Можешь сказать, что я, скотина, тебе изменил, и ты меня бросила.
— Я так и скажу.
— Я не сомневаюсь.
— Мама сразу изменит о тебе свое мнение.
— Поверь, мне на это глубоко наплевать.
— Верю. Таких пофигистов, как ты, я еще никогда в жизни не встречала.
Мне смешно. Это не пофигизм. Это опыт. Фундамент, на котором строилось мое «я».
Я научился отвечать оскалом на улыбки и преодолевать брезгливость. Я перестал быть впечатлительным и уже не так легко поддаюсь сиюминутным сменам настроения. Слова для меня не просто дыхание, а бездействие — тоже поступок.
— Ну и найди себе какую-нибудь серую мышь! Тебе именно такая нужна! Чтобы молчала и не рыпалась! И делала все, что ты хочешь! — Саша понимает, что это конец, но все равно кусается.
— Нет, — усмехаюсь, — такая мне не нужна. Мне нужен характер. У тебя он тоже есть, и мне он нравится. Проблема в другом.
— Мой характер? Тебе он нравится? — удивляется. — Тебя он бесит!
— Меня он не бесит, я с твоим характером справляюсь. Проблема в другом.
— В чем тогда?
— В том, что, заваривая какую-нибудь кашу, ты никогда не знаешь, как ее разгрести. Разгребать ее всегда приходится кому-нибудь другому. В нашем случае — мне. Ты не умеешь скандалить красиво. Ты идешь на уничтожение и никогда не выходишь в плюс.
Она не понимает, о чем я говорю. А я не знаю, как ей это объяснить.
— Леднёв, ты не много на себя берешь? Устроил мне тут разнос… с воспитательной лекцией… — не очень уверенно, но все же продолжает кусать меня Саша.
— А ты возьми на себя столько, сколько я взял. Вывезешь, не сломаешься — тогда и поговорим.
Глава 3
…если хочешь соврать — говори правду…
Настя
Господи, как я ненавижу эти сборища. Может, для кого-то и в кайф рожей посветить лишний раз на таком мероприятии, но только не для меня. Форум предпринимателей, который снова отнял у меня драгоценную субботу, проводится под эгидой мэра, поэтому для меня это не развлечение, а работа.
— Настя, ты сегодня особенно красивая, — улыбается Филипп.
— Ты мне всегда это говоришь, — тоже улыбаюсь, ответно касаясь его руки.
Сейчас меня бодрит исключительно присутствие рядом Филиппа. Я умею уговаривать, а он не умеет мне отказывать, хотя делать ему здесь совершенно нечего. Мероприятие официальное, «плюс один» не предполагается, но я все равно притащила его с собой.
— Потому что ты красивая — всегда.
Отблагодарив Филиппа за комплимент еще одной теплой улыбкой, увожу взгляд за его плечо… и холодею. Мало что в жизни могло тронуть меня, и еще меньше было людей,
