— Правда!
— Значит, надо полагать, о супружестве не может быть и речи?
Роми подозрительно воззрилась на него.
— Если ты так думаешь, Доминик Дэшвуд, — заявила она, — то ты действительно тупой! Он опять усмехнулся — на этот раз ошеломляющему отсутствию у нее всякой логики.
— Когда?
— Когда хочешь. Мне все равно, лишь бы сразу жить вместе.
— Тогда надо как можно скорее, — сказал он ей строгим голосом. Потому что мы только что занимались любовью без малейшей предохранительной меры.
— Кошмар! — У Роми голова пошла кругом. — И в самом деле!
Потом она нахмурилась.
— Ты всегда так неосторожен?
Доминик спрятал улыбку. Он не привык, чтобы его отчитывала женщина. И нашел, что это ему нравится.
— Никогда, — честно признался он. — Но я думал, что ты на пилюлях. Пожалуйста, Роми, не делай такое лицо. Ты должна признать, что, учитывая все обстоятельства, с моей стороны было вполне логично сделать подобное предположение.
— Может быть. — Она вздохнула и поцеловала его колючий подбородок. — А если бы у меня до тебя были миллионы партнеров?
Он глубоко заглянул ей в глаза.
— Ты знаешь, мысль о предохранении в целях профилактической защиты от тебя даже не приходила мне в голову. А ведь раньше я никогда не подвергал себя такому риску.
— Почему же ты поступил иначе со мной? Ведь в моем случае защитные меры с твоей стороны были бы в порядке вещей — учитывая прошлые обстоятельства!
— Потому что я забыл обо всем! Я следовал инстинкту, — ласково сказал он. — Может, в глубине души я знал, что рискую только остаться с разбитым сердцем! Ну, уж это тебе никак не грозило, подумала Роми. — Вообще-то, — вслух размышлял он, — если уж говорить о неосторожности, мне было бы интересно услышать, почему ты не предупредила меня, что ты девственница?..
Его темные брови вопросительно поднялись.
Роми вздохнула.
— Наверное, хотела отплатить тебе. Ты же считал меня нимфоманкой, вот я и решила доказать тебе, что это не так.
— Месть в самой сладкой ее форме? — спросил он.
— Можно и так сказать.
— Но уж очень драматически обставленная.
— Ты пробуждаешь во мне все самое отрицательное, Доминик, — пробормотала Роми.
Но он покачал головой.
— Все самое положительное.
Что ж, с этим она спорить не собиралась.
— Кроме того, — призналась она, — я ужасно боялась, что если ты узнаешь, то обязательно захочешь поступить благородно.
— «Благородно» — это как?
Роми пожала плечами.
— Ну, ты настаивал бы на том, что я должна оставаться чистой и незапятнанной. И не стал бы заниматься со мной любовью.
Он ухмыльнулся.
— Во мне могут быть благородные черты, дорогая, но я не полный идиот! — Он прищурил глаза, словно ему в голову только что пришла какая-то мысль. — Это… гм… божественное приключение в саду… Как девственница могла научиться такому, скажи на милость?
— Просто заставила работать свое воображение, — самодовольно ответила Роми. — Видишь ли, Доминик, у меня очень живое воображение!
Его глаза потемнели.
— А не пойти ли нам сейчас в постель? — прорычал он.
— О да, да! — счастливо выдохнула она. — А можно будет опять заняться этим?
Доминик громко рассмеялся. Он уж и не помнил, когда еще смеялся с таким легким сердцем.
— В любой момент, когда захочешь, дорогая.
Тут он заметил телефонную трубку, валявшуюся на полу возле дивана.
— Вот черт — кто-то из нас, должно быть, сшиб трубку ногой, — сухо заметил он и восхитился тем, как мило она покраснела. Он опустил трубку на рычажки, и почти сразу же телефон пронзительно зазвонил. Роми слушала, как он говорил:
— Ммм. Когда? Хорошо. Это здорово! Да. Да, она здесь. — И наконец: — Я женюсь. Да! Конечно, на Роми. Мы все тебе расскажем. Завтра? — Он широко улыбнулся Роми. — Ну, завтра, пожалуй, нет. Я подозреваю, что в ближайшие несколько дней у нас будет очень напряженно со временем. Я тебе позвоню. — Он положил трубку со слегка озадаченным видом.
— Это была Трисс, — объяснил он. — Арчи пытался нам дозвониться, но не смог и тогда позвонил ей и Кормэку. Они с Долли приехали в больницу как раз в тот момент, когда их невестка произвела на свет девочку. Малышка крошечная, но абсолютно нормальная! И обе чувствуют себя хорошо.
— О, Доминик! — У Роми перехватило дыхание. — Ведь это же просто чудесно, правда?
— Правда. — Он блаженно улыбнулся. — Вообще все чудесно.
— Да, вот еще что. — Она поджала губы, когда он подхватил ее на руки.
— Ммм?
— Откуда Трисс могла знать, что ты собираешься жениться на мне?
Он усмехнулся.
— Перед приемом я сказал ей, что хочу… как бы это сказать… очиститься от тебя.
— Поэтому ты и пригласил меня сюда? — тихо спросила она.
— Боюсь, что так. — Вид у него был покаянный, а глаза отсвечивали серебром, как лунная дорожка на поверхности пруда за окнами. — Но дело не только в этом. Ты попала в самую точку, когда заподозрила, что я хочу заставить тебя влюбиться в меня, дорогая. Признаться, было такое намерение. Но я не слишком скрупулезно анализировал свои мотивы. Видишь ли, Роми, я думал, что по истечении приличествующего времени траура после смерти Марка ты захочешь меня разыскать. А когда этого не случилось, то я… я…
— Что ты? — прошептала она, думая о том, какое бесчисленное множество раз она снимала телефонную трубку, чтобы позвонить ему, и снова опускала… Она боялась, что он с презрением отвергнет ее.
— Почувствовал себя использованным, — признался он. — Именно кобелем, от которого ты получила дешевое удовольствие… Я не мог тебя забыть. Больше того, память о тебе не давала мне жить хоть каким- то подобием нормальной жизни. Вот я и замыслил хитростью заманить тебя сюда, опутать и обольстить. Чтобы иметь возможность причинить тебе такие же страдания и муки, какие сам был вынужден испытывать, когда ты была далеко.
— Месть? — спросила Роми. — Месть, — эхом отозвался он, и его лицо потемнело.
— Но на сей раз мне не хватило ума, и я не понял, что это я сам все еще околдован тобой. Он смотрел на нее открытым взглядом, чуть улыбаясь одним уголком рта. — И я никогда не думал, что любовь придет ко мне вот так.
— Как — так?
— Как удар грома. Внезапная, сильная и необъяснимая… — Его глаза сверкали. — И что будет такой всепоглощающей… Такая необузданная, сумасшедшая любовь больше принадлежала, как мне казалось, тому миру, в котором я вырос. Там сиюминутное удовлетворение значило все. Из того мира я и хотел вырваться.
— А как ты рисовал себе любовь, Доминик? — мягко спросила она.
