– Я сделаю омлет с тунцом. Разогрей шоколад на десерт.
Весёлые, хранимые легкомыслием, похожим на мужество и часто его порождавшим, они полностью переключились на стряпню. Их одушевляли изобретательность, дух соревнования безвозрастных бойскаутов. Леон де Карнейян обнаружил остатки майонеза и заправил ими салат. Он повязал под пиджак посудное полотенце с красной каймой. Жюли переоделась в купальный халат. Они не были смешны благодаря уверенности движений, привычке без стыда пользоваться смиренными и обиходными предметами. Пока Леон сбивал омлет, Жюли расставила на карточном столике две красные и две синие тарелки, красивый графин, довольно уродливый кувшинчик, между двумя приборами водрузила горшок с тёмно-синей лобилией и осталась довольна собой: «Красота!»
Они ели с удовольствием людей, обладающих неуязвимыми желудками. Их дружба походила на дружбу хищников одного помёта, чьи игры не обходятся без когтей и зубов, задевающих самые чувствительные места. Доев и не наевшись, они не огорчились краткостью трапезы. Пепельницы и игральные карты сменили тарелки. Жюли, расслабившись, охотно отвечала на все вопросы брата. Колечки её волос вздымались, когда ветер с дождём влетал в единственное открытое окно, и она могла прочесть во взгляде «лиса-предателя», что горделивая посадка головы, голубые глаза, всегда готовые влажно заблестеть, великолепие покрытой пушком кожи и волос всё ещё делают её той красавицей Жюли де Карнейян, которую, несмотря на двух мужей и два развода, до сих пор называют по её девичьей фамилии.
Леон скинул пиджак, под которым не носил жилета. Ему было душно в четырёх стенах. Под рубашкой играли мускулы безволосого твёрдого тела – «весь как угол стола», – говорила Жюли, – тела, почти лишённого чувствительности, безжалостного к себе.
– С лошадьми дела идут, Леон?
– Нет. Если б не поросята… Я отправил одну племенную кобылу папаше Карнейяну. Гнедую, Анриетту.
– Отправил? Поездом?
– Как же. Своим ходом. Гэйян перегнал.
– Везёт человеку! Я бы сама это сделала, если б ты предложил.
– Ты чересчур занята, – с иронией заметил Карнейян. – Гэйяна ты знаешь. Управился за двенадцать дней. Они с кобылой ночевали в полях. Каждый со своей попоной. Она на ходу жирела от овса. Ну, если бы их застукали! Сам он кормился хлебом с сыром и чесноком. Привёл он её такую толстую, что папаша Карнейян подумал, она жеребая. Гэйан вывел его из этого приятного заблуждения.
– Это когда было?
– В июне.
Оба, не нуждаясь больше в словах, замечтались об июньских дорогах среди зелёных овсов. Представив себе колышущуюся поступь кобылы, прохладу с четырёх до восьми утра, тихое мерное поскрипывание седла и первые красные лучи на приземистых башнях Карнейяна, Жюли почувствовала слёзы на глазах. Она тут же ехидно глянула на брата.
– Удивительно, до чего ты без пиджака похож на лейтенанта-алкоголика.
– Спасибо.
– Не за что, старик.
– Как же – за «лейтенанта». А кто этот парень, которого ты называешь Коко Ватар?
– Никто. Парень, у которого есть машина.
– Увлечение?
– Нет. Общественный транспорт.
– А девочка? Которая «душка»? Увлечение?
– Господи, да нет же! – вздохнула Жюли. – Мне никого не надо. Похоже, я сейчас на распутье. Это просто славная малютка, очень порядочная. Она пианистка-кассирша в ночном клубе, сегодня у неё выходной.
– Я не требую от тебя таких подробностей. Жюли, если б у тебя были деньги, что бы ты сделала?
– Да тысячу глупостей! – с гордостью заверила Жюли. – А что?
– Это несчастье с Эрбером… Я вот думаю…
Она положила руку на локоть брата, и он покосился на эту руку, словно удивлённый таким сестринским жестом.
– Не ломай голову. Эрбер так здорово маскировался под повесу, что всех нас надул. Если он умрёт – значит, умрёт. Но деньги, которые у него были, – никто даже цвета их не увидит.
– Ты говоришь как гадалка. Глаза Жюли заблестели.
– О! старик, я знаю одну! Гадает на свечном воске! Чудо! Она мне предсказала за один сеанс, что будет война, что в ближайшие три месяца меня ждёт потрясающая встреча и что Марианна умрёт от рака…
– Марианна? А как ты узнала, что речь идёт о Марианне?
Кровь бросилась в лицо Жюли, которая умела храбро нападать, но в обороне была неискусна.
– Я догадалась по описанию… Такое чуешь…
– Как ты узнала, что речь идёт о Марианне? – повторил Леон. – Скажи, не то буду щекотать тебе спину!
– Скажу, скажу! – закричала Жюли. – Так вот, Тони…
– Тони? Сын Марианны?
