— А в магазинах?
— В магазинах не знаю — мы, общежитские, туда не ходим.
— То-то и оно, — облегченно выдохнул Кузьма.
Больше всего он боялся, что парень и про магазины утвердительно ответит. Тогда хоть езжай обратно — иначе засмеют Шурка с мужиком своим. И хоть объяснишь им, что не виноват, что это старуха прослышала где-то про перебои с картошкой и каждодневно пилить его стала: вези да вези, — а моргать ему придется, старуха за пятьдесят верст отсюда.
Кузьма поинтересовался, не знает ли парень, где находится улица космонавта Комарова, дом двадцать пять, квартира шестьдесят один. Это Шурка там живет. Парень вспоминал долго, прикидывал, а вспомнить так и не смог.
— Это в новом микрорайоне.
— В новом, в новом, — поддержал Кузьма. — Недавно, с месяц, как квартиру получили. Троллейбусом туда ехать, а вот докуда — не припомню. Писала Шурка, а не припомню.
— Спросите, — утешил парень.
— И то верно.
Парень засобирался в вагон за вещичками. Кузьма привстал с мешка. «Вот ведь почему он худой такой, — подумал про попутчика, — в общежитии живет, в столовой питается. Его бы, бедолагу, на месяц- другой в деревню отправить, враз бы в весе прибавил. А вообще малый он, видать, неиспорченный. Вишь, куплеты сочиняет. Опять же помог мне мешок затащить…»
И захотелось ему при этих мыслях чем-то помочь парню, отблагодарить его. Да чем и как? Схватил в последний момент парня за локоть.
— Погодь маленько.
Парень уже в раскрытых дверях был, повернул голову к Кузьме.
— В чем дело?
— У тебя есть что с собой? — шепнул Кузьма.
— То есть? — не понял парень.
— Ну сумка там какая, сетка…
— А что?
— Неси, картошки отсыплю.
— Что ты, дед, зачем она мне?
— Как «зачем?» Есть. Сваришь в своем общежитии, камсы возьмешь — и сыт. Деньги целей будут. Неси! Мне не жалко, у нас ее дополна, не знаем со старухой, куда девать.
— Не, дед, не возьму, спасибо. Не по мне это — варить.
Сказал и закрыл за собой дверь.
А Кузьма только руками развел — как хочешь, мол, насильно мил не будешь — и пододвинул мешок ближе к выходу.
И вывалился Кузьма Лутошкин из троллейбуса вместе с мешком на остановке «Универсам». Так ему сказали добрые люди в троллейбусе: улица Комарова начинается от универсама.
Стоял Кузьма на остановке, разглядывая трехэтажный универсам, за стеклянными боками которого бестолково сновали люди. И вокруг него сновали: одни от троллейбуса шли, другие — на троллейбус. Кузьма стоял посреди дороги, он явно мешал, на него даже два-три раза цыкнули, но он не обратил на эти цыканья никакого внимания и продолжал отдыхать после троллейбусной теснотищи и духоты.
Отдохнул, осмотрелся, пора, решил, дальше двигаться. Улица космонавта Комарова и впрямь от остановки начиналась. Универсам домом номер один был. А Кузьме, значит, тоже нечетная сторона нужна — дом номер двадцать пять. Теперь уж и дурак дорогу найдет.
Сначала решил он ни с кем не связываться, никого не просить, чтобы подсобили картошку на спину поднять. Обхватил посередине мешок покрепче, рывком хотел его одолеть. Да, видно, старость есть старость, хоть и не высок Кузьма ростом, а уже и на эту высоту не поднять мешка. А раньше-то, помнил он, как снопы, мешки кидал. С зерном даже — те тяжелее.
Сплюнул досадливо Кузьма, опустил мешок, повертел туда-сюда головой: не смеется ли кто над его немощью?
Беда, отчаялся Кузьма, одному не обойтись. И стал приглядываться к снующей толпе, кого б из мужиков на помощь позвать. Старался выбрать одетого попроще, да все были почему-то в новом, в чистом. А, будь что будет!
— Эй, гражданин! — крикнул одному Кузьма и поманил его пальцем.
Мужчина лет сорока, спешивший к троллейбусу как на пожар, остановился.
— Меня?
— Тебя, тебя. Подсоби. — И указал на мешок.
— Э-э, некогда, — отмахнулся тот и на ходу впрыгнул в троллейбус.
Кузьма снова стал присматриваться к толпе, решив теперь действовать более осторожно, торопящихся не трогать.
И тут как раз кто-то на плечо руку ему положил. Оглянулся Кузьма: пожилой не пожилой — не поймешь. Вроде бы и с бородой, а статный, подтянутый, лоб — без единой морщинки.
— Огонька, батя, нету? — говорит.
Кузьма в кармане нащупал спичечный коробок, подал бородатому.
Прикурил бородатый и уж «спасибо» хотел сказать, да нашелся тут Кузьма:
— Слушай, подсоби!
Кузьма мешок схватил, бородатый одной рукой снизу поддал его — и мешок очутился на спине. Приладил его Кузьма, не поворачивая головы, отблагодарить хотел бородатого, а того и след простыл.
Пошатываясь, засеменил Кузьма. Прохожие мешали — тыкались в него, но он не сворачивал: не они, а он с грузом. Это же так заведено даже в Хорошаевке: ежли, скажем, две подводы встречались, то дорогу обязательно менее груженная уступала.
Вот уж универсам позади, дом жилой позади, к следующему Кузьма приближается. Согнулся в три погибели — так легче мешок на спине держать.
Еще дом. Длинный, черт. У них: вся Хорошаевка, должно, не длиннее. Пальцы рук начинают слабеть, мешок новой тяжестью наливается.
Остановился, согнулся пополам, не снимая мешка, дал пальцам отдохнуть. Только мало проку в таком отдыхе — руки освободил, а спине каково? Нет, лучше идти.
Топ-топ, топ-топ… Шаги мелкие, а скорые. Где он там, двадцать пятый дом? Скосил глаза, посмотрел, мимо которого он проходил. Только седьмой! Бог ты мой, сколько еще топать!..
Он звонил короткими звонками и длинными, пробовал стучать — молчок. Никто не открывал. Прислушивался, приложив ухо к двери, — тишина. Вроде б должна Шурка уже с работы вернуться, да и мужик ее — они в одном цехе. Вон во все квартиры люди вернулись, а дочери с зятем нет. Надоело Кузьме под дверью стоять, звонить без конца. Дай, думает, у соседей спрошу.
Нажал на белую кнопку соседского звонка, слышит — затопали.
Дверь открыла молодая женщина в очках, с полотенцем через плечо. Пока Кузьма подыскивал слова, она сама спросила:
— Вам кого?
— М-мне Шурку.
— Какую Шурку?
— Дочерь мою.
— Вы, дядя, ошиблись, здесь Саша с Анатолием живут, это, может, в следующем подъезде?
Кузьма опешил.
— Дык как же? — И он стал рыться в боковом кармане пиджака, ища конверт, на котором точно обозначена шестьдесят первая квартира.
— Лутошкина ее фамилия, — настаивал Кузьма, — тут она должна жить. Я вот ей картошку привез.
